Понедельник - день тяжелый. Вопросов больше нет - [9]

— Неловко…

— С миру по нитке… Сколько примерно через вашу лавочку покупателей проходит?

— Проходит много, да не все покупают. Многие только интересуются…

— А сколько вот таких лопоухих, вроде этой дамочки, которую вы общелкали?

— Не понимаю, о чем вы… Я же вам сказал — новая цена…

— Возможно. Если таких дамочек до ста в день пропустите, большой барыш можно иметь.

— Гражданин! Я бы просил вас…

— А ты помалкивай… А то я мигом постового крикну. Новые цены! Не на таковского напал.

— Если вы не прекратите, я сам милицию приглашу!

— Черт с тобой. Неохота связываться… Времени у меня в обрез.

Юрий Андреевич хлопнул дверью и вошел в соседнюю секцию — писчебумажных и канцелярских товаров. Делать ему тут было ровным счетом нечего. Но сердце колотилось, стало трудно дышать. Продавец из галантерейного отделения не выходил из головы: «За минуту почти пять рублей заработал! Сколько ж он за смену отхватывает? А все почему? Без кассы, сам даю, сам беру…»

Часа три бродил он по Гостиному, прикидывая: сколько тут можно заработать, если действовать с умом, осторожненько.

К полудню он попал в Дом торговли, поднялся на последний этаж и сверху начал обозревать этаж за этажом, все с теми же мыслями: «Да тут озолотиться можно!»

Из Дома торговли он прошел в большой «Гастроном» на Невском. Здесь он совсем потерял голову, так захотелось ему самому встать за прилавок, резать колбасы, отвешивать семгу.

— Если бы все это было мое! Да что я… С ума, что ли, схожу? Зачем мне все это? А хорошо бы…

Он подошел к контрольным весам, окрашенным под цвет слоновой кости, и не удержался — погладил их.

Вскоре он сидел в ресторане «Восточный». Пахло жареным луком, помидорами. За соседним столиком сначала тихо, а потом все громче и громче спорили трое веселых здоровяков. Два тугих портфеля лежали на стуле. До Юрия Андреевича доносилось:

— Зачем ему наряд? Пусть он позвонит Крылышкину, а еще лучше — сам к нему зайдет… Отпустит! Я же его всю жизнь знаю… Мужик деловой…

Ночью в поезде Юрий Андреевич долго не мог уснуть.

«Хватит мне разыгрывать „работягу“. Занимаюсь черт знает чем! Пусть кто-нибудь другой политпятиминутки и производственную гимнастику внедряет».

Он вспомнил про свой «остаток», и под ложечкой снова засосало как от голода. «На полгода, больше не хватит. А после что? Те трое в ресторане на сдачу даже не посмотрели. Зашибают, значит, здорово. И никто их не трогает. Надо только не зарываться. Благородно надо, и подо все лозунги современные подводить: „Расширяем производство для более полного удовлетворения нужд трудящихся!“ И будем расширять, и этим самым трудящимся действительно поможем, но и себя не обойдем… Самолеты делать не надо, их советская власть без нас делает. Станки или машины — не наше дело. Даже зажигалки не будем осваивать — пусть советская власть сама осваивает. А вот про камешки она не вспомнит. Камешки наши. И вообще советская власть за всем углядеть не может — дел у нее миллионы, а мы выберем одно-два. А может, в производство вообще лезть не надо. Есть где руки приложить: пересортица, недовес, списания… Если с умом — никакой контроль не страшен. А прейскурант? На одну только селедку, говорят, полсотни цен, и все разные. А мясо? А птица? Уточка или курочка третьей категории? А мы ей на лапку — бумажную браслеточку с первым сортом! Яблоки! Мандарины… Одному, понятно, ничего не сделать: нужны помощники. А где их взять? В отдел кадров не пойдешь, в техникум заявку не отнесешь. Надо самому. Постой, постой, кто это у меня недавно две сотни до получки просил? Кокин! Совершенно верно — Кокин, заведующий колбасной мастерской. Дурак, видно, иль, может, для отвода глаз просил? Колбасная — это же золотой прииск, жила… Скорее всего, он дурак, не умеет разрабатывать. Я ему пятьсот для начала предложу. А если не возьмет? Возьмет. У него глаза жадные. Хорошо бы еще Латышева из „Сети“. Цех кондитерский у него замечательный. Можно такие дела делать! А он на деньги лютый: хрусталь все скупает, картинки заказывает. Говорят, одних собственных портретов четыре штуки держит… А если Стряпкова захороводить… Ничего, кадры найдутся, важно их воспитать».

Засыпая, Христофоров подумал:

«Пойду к Бушуеву. Скажу: „Давай рекомендацию, я теперь понял — без партии мне не прожить!“ Или еще что-нибудь в этом роде. Найду что сказать. Он, дурной, еще обрадуется… А может, не надо? На партийные документы фотоснимка нужны. Придется сниматься. А это ни к чему. Нет, не надо, не пойду…»

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ, объясняющая, почему директор ресторана «Сеть» Алексей Потапыч Латышев прервал свой завтрак.

Алексей Потапыч завтракал ровно в восемь. Он вообще жил по твердому расписанию: утром употреблял «столичную», пополудни «старку», вечером коньяк. Отклонение допускалось в одном случае — отсутствующая по недосмотру буфетчицы «старка» заменялась схожей по цвету «охотничьей». Пива душа Алексея Потапыча не принимала вовсе. Для сопровождения «столичной» шел боржом или нарзан. Коньяк и «старка» проходили самостоятельно.

К сервировке утреннего стола Алексей Потапыч относился совершенно равнодушно: вся закуска подавалась на узкой, длинной селедочнице.