Понедельник - день тяжелый. Вопросов больше нет - [125]

Майор выслушал меня и подал мне листок бумаги:

— Тогда другое дело. Напишите.

Я написал. Майор прочел и сказал:

— Надо бы вам, молодой человек, всыпать как следует, но раз вы чистосердечно и папаша у вас неожиданно умер… В общем, идите…

МЕНЯЙ КУРС, ТЕЛЯТНИКОВ, ПОКА НЕ ПОЗДНО!

Ошибки надо не только признавать, это надо делать вовремя. И сделать это нетрудно: жена у Грохотова оказалась хорошим человеком, сам он, по словам беспартийного мастера (беспартийного! Это надо подчеркнуть!), отличный работник. Со взносами не подтвердилось. В общем, оснований вполне достаточно, чтобы заявить на парткоме: «А мы, дорогие товарищи, думается, допустили излишнюю горячность». А самое главное основание — негласное, если я так не скажу, скажут другие — Силантьич, Клавдия Борисовна, — и тогда я буду один против всех. Это абсолютно ни к чему.

Только одна Кожухова может поддержать меня, а больше никто.

А что изменится для меня от того, будет Грохотов в партии или не будет? Ничего! В прямую драку он со мной не полезет. А если рискнет, у него положение невыгодное: скажут, мстит за обиду.

Меняй курс, Телятников, меняй, пока не поздно. Сегодня вечером зайду к нему домой. Скажу: «Пришел поговорить по душам. Что же ты, дорогой товарищ Грохотов, раньше мне все не рассказал? Я же не бог, у меня нет такого прибора, чтобы обо всем догадываться. Познакомь меня со своей очаровательной жинкой. Хорошая она у тебя женщина». И матери скажу: «Что же ты, Екатерина Павловна, как член КПСС с 1941 года, стаж не маленький, а не подсказала? Ай, как нехорошо! Где внучка? С детскими яслями выехала? С нашими? Прекрасно. Мне сказывали, ее вроде принимать не хотели? Что же ты, Николай Сергеевич, раньше ко мне не зашел, не рассказал об этом возмутительном безобразии. А Екатерина Павловна тоже хороша: не могла подсказать. Ну, раз приняли, стало быть, в этом вопросе моя помощь не нужна. Не собираетесь? Я в воскресенье еду посмотреть, как там цветы жизни. Чем кормят. Как поливают. Могу взять. Место будет. Даже два». Что, мне жаль? Пусть поедут…

Меняй курс, Телятников, меняй!

ВОПРОСОВ БОЛЬШЕ НЕТ…

Сегодня год, как я стала секретарем райкома. Никто из моих домашних об этом не вспомнил. Алеше сейчас прибавилось хлопот, надо помочь жене покойного брата обменять квартиру на меньшую. Пенсию Мария Захаровна получит небольшую, и содержать теперешнюю квартиру она не сможет, да и не хочет. Костя заявил, что ему площадь в Москве не нужна, он твердо решил уехать куда-нибудь подальше. Пусть едет, поживет самостоятельно, это ему будет только на пользу.

Все-таки чуть-чуть обидно, что Алеша и Таня не вспомнили о моем «юбилее». Но как только я вышла на улицу, мою «обиду» словно рукой сняло, вернулось чувство юмора: «Что это тебя, голубушка, на „юбилей“ потянуло?»

Первым в райкоме я встретила Митрофанова. Вчера я поговорила с секретарями райкома и с секретарем нашего партбюро Анфисой Андреевной. Оказалось, что все они, причем давно, считают, что Митрофанова надо освободить. Второй секретарь Петр Евстигнеевич предложил:

— Хотите, я с ним поговорю?

А Георгий Георгиевич отсоветовал:

— Пусть Лидия Михайловна сама. Только надо сначала подумать, куда его устроить? У него двое детей.

Я подумала: «Он знает, сколько у Митрофанова детей, а я не знала. Эх, Лидия Михайловна, когда же ты по-настоящему работать научишься? А еще „юбилей“ хочешь справлять!»

Митрофанов спросил меня:

— Можно к вам?

Я не в меру гостеприимно ответила:

— Пожалуйста, проходите. Мне тоже надо с вами поговорить.

Он стоя сказал:

— Вы не будете возражать, если я перейду на работу в институт к Владимиру Сергеевичу?..

Я подумала: «И тут Владимир Сергеевич!» А вслух сказала:

— Садитесь. Что вы там делать собираетесь?

— Владимиру Сергеевичу нужен помощник по хозяйственной части. Зарплата приличная…

— С партийной работой вам не жалко расставаться?

— Жаль. Но, откровенно говоря, не вышел из меня партработник.

— Это вы сами решили?

— И сам решил. И Владимир Сергеевич подсказал.

— Ну, если вы сами считаете, тогда…

Если бы все дела решались так просто!

После ухода Митрофанова начался наш обычный райкомовский день: телефонные звонки, одно заседание, другое…

Позвонила Таисия Васильевна, сказала, что обязательно зайдет сегодня же, хотя немного и нездорова.

Вошла оживленная, довольная:

— Все в порядке. Партком принял Грохотова в партию единогласно.

— А Телятников был?

— Первый голосовал. Речугу закатил о внимании к человеку. Я завтра нашей комиссии доложу и в четверг на бюро.

И вот снова четверг. С «делом Грохотова» все члены бюро знакомы подробно, каждый прочитал решение внештатной комиссии по приему и персональным делам и справку Таисии Васильевны.

По предложению Матвея Николаевича прием Грохотова мы решили проводить не вместе со всеми, а отдельно. Матвей Николаевич сердито сказал:

— Я ему скажу несколько слов. В назидание, так сказать.

Владимир Сергеевич попытался возразить:

— Все же совершенно ясно.

Но Матвей Николаевич был неумолим. Чтобы не обострять отношения, я согласилась:

— Давайте отдельно.

Владимир Сергеевич укоризненно посмотрел на меня, а как только заседание началось, прислал мне записку: «Никогда не уступайте, даже в маленьком, если чувствуете себя правой. Маленькая уступочка обязательно повлечет за собой большую. А обострить отношения иногда очень полезно. Извините за вмешательство».