Понь бледный - [16]

Под стройным логическим построением его мыслей зашевелился, как мышонок в подполе, страх. Он привык считать, что ничего не боится. Даже его враги, те, до которых он не успел добраться, считали его бесстрашным. Но сейчас, перед лицом сиреневой единорожки со светящимся рогом, Сталин ощутил подобие страха. Слова, льющиеся на него, были не просто словами. Проклятая капиталистическая магия. Удивительно действенная. Слова лились на него густым сиропом, в котором его собственные мысли вязли и слабели, как мухи-сладкоежки. Слова укутывали его со всех сторон теплым шерстяным одеялом. Слова баюкали его, усыпляли, в них была чарующая музыка, в них было его собственное детство — детство со вкусом молока на губах, с привольными кавказскими ветрами…

— Дружба — это танцевать на Гранд-Галопинг-Гала без оглядки! Дружба — это вкуснейший сидр. Дружба…

Пинки Пай, минуту назад беззаботно жевавшая кисейную занавеску, уже впала в транс, оглушенная голосом лучшей ученицы Принцессы Селестии. Глаза ее округлились, но голубизна из них выветрилась, оставив лишь два мутных клубящихся облачка. Ее воля была недостаточно сильна, чтобы сопротивляться. И едва ли она вообще хотела сопротивляться… Кто сопротивляется сладкому поцелую шприца с опийным раствором?…

— Дружба — это бежать бок-о-бок со своим соперником. Дружба — это твоя верная сова. Дружба…

Эти слова стали лабиринтом, в котором он вдруг запутался, и каждое слово становилось новым эфемерным слоем, в котором можно блуждать бесконечно, не отличая одной стены от другой. Сталин ощутил слабое чувство узнавания. Когда-то он уже слышал подобные слова… Вкус знакомого яда на губах.

«Тень упала на сцену, ещё недавно освещенную победой Альянса. Никто не знает, что Советская Россия и её международная коммунистическая организация намерены делать в ближайшем будущем и есть ли какие-то границы их экспансии. Я очень уважаю и восхищаюсь доблестными русскими людьми и моим военным товарищем маршалом Сталиным… Мы понимаем, что России нужно обезопасить свои западные границы и ликвидировать все возможности германской агрессии. Мы приглашаем Россию с полным правом занять место среди ведущих наций мира. Более того, мы приветствуем или приветствовали бы постоянные, частые, растущие контакты между русскими людьми и нашими людьми на обеих сторонах Атлантики. Тем не менее моя обязанность, и я уверен, что и вы этого хотите, изложить факты так, как я их вижу сам…»

Эти слова говорил другой человек, много лет назад. Но в них была заключена магия схожего свойства. Тогда ты выстоял, Коба. Тебе было тяжело, но ты выстоял. И жирный маленький человечек в цилиндре и с жирно-блестящими глазками понял, что его магия тебя не одолеет. Потому что эти трусливые чары направлены лишь против индивида. Но никто и никогда не сможет подчинить своему дьявольскому гипнозу целый класс! А за ним сейчас — целый класс. Бесправных униженных пони, у которых не будет другого защитника. Значит…

Сталин помотал головой. И наваждение вдруг стало рассеиваться. За сладкими кисельными завесами вдруг обнаружились контуры реального мира. Из-за взбитых сливок, облаками повисшими вокруг, проглянули черты библиотеки. Он вновь увидел сиреневую единорожку со светящимся рогом и розовой прядкой в гриве, которая читала нараспев, удерживая перед собой свиток.

— Нет.

— Что? — воскликнула Твайлайт Спаркл.

Она была потрясена, и Сталин отметил это с удовлетворением. Едва ли раньше ученице Принцессы доводилось встречать того, кто выбрался из ее липких сетей, сочащихся прогорклой карамелью фальшивой дружбы.

— Это все не так, — спокойно сказал Сталин, ощущая растущую в нем самом мощь. Мощь, дарованную ему верой многих миллионов людей, мощь, которая сотрясала изнутри его тело как тяжелый танковый дизель «В-2», — Это заблуждение, товарищ Спаркл. Вы неверно выучили дружбу. Дружба вовсе не такая, какой вы ее считаете.

— Вы… Вы… Что?

— Дружба — это труд. Дружба — это подвиг. Дружба — это боль. Дружба — это не кремовый торт, который можно есть, весело смеясь. Дружба — величайшее испытание. Ради дружбы надо уметь сжать зубы и глотать кровь. Дружбу надо терпеть, даже когда она приносит тебе боль. Дружба — это война, победа в котором дается не каждому. Дружба может быть безмерно горька. Именно поэтому ею так дорожат. А вы… Вы плохо учились, Твалайт Спаркл, если вынесли из дружбы только это. Я думаю, Принцессе Селестии надо подумать о вашем дальнейшем образовании.

Он увидел глаза Твалайт Спаркл вблизи — и удивился тому, сколько кипящей ненависти в них сосредоточилось в это мгновенье. Все истинные чувства выступили на поверхность. Фальшивая позолота отброшена. Секунда искренности.

И этой секунды, когда они смотрели в глаза друг другу, Сталину хватило, чтобы сделать выбор. Даже не выбор, понял он с накатившим облегчением, это решение созрело в нем с того самого момента, когда он впервые ступил на мостовую Поннивилля. И другого пути у него не было, как не может быть другого пути у самого коммунизма.

— До свидания, Твайлайт, — сказал Сталин негромко, — Но, я думаю, мы еще увидимся.

Он прошел мимо застывшего в трансе Спайка, который даже не пытался преградить ему дорогу. Распахнул ногой дверь, впуская свежий воздух в душную комнату. Теперь он понял, что пахло в ней не деревом и книгами, а тленом. Золой чужих чувств и гниющими остатками чужих мыслей.