Помяловский - [58]
«Частоколов пил ее (сивуху) с жадностью человека, пьющего воду в пустыне. Его здоровая грудь расхлябалась, печень расширилась, он постоянно кашлял и мокротой бурого цвета устилал пол своей невзрачной комнаты. Лицо его чернело и отливалось каким-то медноватым цветом; рука, подносящая ко рту откупной стакан, дрожала. Он потерял половину силы, голос его надтреснулся и хрипел, помутившиеся глаза слезились; он постоянно чувствовал какой-то страх, как будто не мог припомнить страшное преступление, сделанное им на днях. Череп его утомился, «трещала черепица», как сам он выражался, память ослабела и видимо поглупел этот богатырь-циник».
Это описание болезни при всей своей натуралистичности все же проникнуто художественно-обобщающей силой глубокого трагизма. Подобные картины разбросаны по всему роману.
Фрагменты «Брата и сестры» дают повод полагать, что Помяловский собирал материал для огромной эпопеи, к которой по размаху ее подходило бы название бальзаковской «Человеческой комедии».
В лице Потесина и окружающих его «отверженных» намечены были зловещие картины капиталистической «колесницы Джагернаута» [7] и всех жертв декларации. Метод этого воспроизведения лежал в совершенно противоположном направлении, чем у Достоевского. Он обусловлен был социальной непримиримостью, точной познавательностью художника-материалиста. Отсюда полемическая борьба с либерально-дворянски-ми литературными канонами, публицистическая заостренность, очерковый реализм новых «участков жизни».
Пред нами художник-протестант, отвергающий всякое социальное «оправдание зла» и возведение его в некие метафизические категории, как у Достоевского.
Общество Помяловского раздроблено на социальные этажи; классовый антагонизм — его основная черта. В этом свете воспроизводятся все герои этого романа, их своеобразный язык, диалоги, похожие на присловия, а также и авторские описания обстановки и характеры.
Автор «Брата и сестры» никогда не выступает в объективно повествовательной роли. Он, прежде всего, горячий заступник и трибун этих «отверженных».
В романе «Брат и сестра» Помяловский выступает, как воинствующий плебей. Он сам всегда употребляет крепкие слова по адресу аристократов и либералов. По его мнению, в самом просвещенном кружке аристократов всегда «найдется несколько болванов, презирающих все, что не имеет многолетней генеалогии».
На первом месте у него всегда оправдание плебейства.
Помяловский-оптимист, однако, признает человека «вместилищем противоречий». Этим и определяются его педагогические интересы. Всякий принцип он рассматривает с точки зрения практического его применения. С этой точки зрения он всегда нападает на либерализм, на несоответствие его слов живому делу.
В своих романах Помяловский не дал положительного героя. Все его герои, в конечном счете, только «вместилище противоречий». Положительный Молотов обрывается на «Мещанском счастье»; плебей, бунтарь Потесин погибает физически и духовно, докатываясь до теории о праве на подлость.
Эту гибель сам Потесин объясняет индивидуалистическим характером своего протеста; «Я от того не успел на честном пути, что протестовал против зла из личной к нему злости. Меня когда-то давило, вот и вышла месть, а не гражданская деятельность».
ПОСЛЕДНИЙ ГОД ЖИЗНИ
«Эх, и между литераторами есть непроходимое дурачье, притом еще пошленькое».
Н. Помяловский.
Тяжело переживал Николай Герасимович наступившую реакцию, сказавшуюся не только в репрессиях правительства, но и в омещанивании вчерашних нигилистов. Очень характерна в этом отношении переписка Помяловского с А. Н. Пыпиным, воспитанником Чернышевского и преемником последнего по «Современнику», впоследствии ставшим столпом либерального «Вестника Европы».
В одном из этих писем Помяловского к Пыпину, между прочим, находим такие строки: «Я обязуюсь вам (для «Современника». — Б. В.) представить только «Каникулы» (название задуманного романа. — Б. В.), после чего бросаю вовсе литературные занятия. Опротивела тине цензурная литература, опротивела гаже бурсацкой инструкции. Я дела хочу, не сипондряции… Не будет дела, не найду его, буду пить мертвым поем. «Брата и сестру» не дам, потому теперь же жгу роман в печи, рву все тетради этого романа. Так и знайте! Можете для оправдания перед публикой отпечатать, что Помяловский лично виноват в ненапечатании «Брата и сестры».
В другом письме к тому же Пыпину Помяловский сообщает: «Роман я не сжег и не разорвал — домашние не позволили» [8].
Любопытно также ответное письмо А. Н. Пыпина, где между прочим последний пишет: «Вы хотите бросать литературную деятельность? Я в этом особенной храбрости не вижу; у вас есть талант, т. е. известного рода оружие, а вы хотите бросить его и дать тягу? Что же, вы поступите на службу? Если вы так испугались Веселого (цензора. — Б. В.), ваш испуг пройдет, когда вы захотите присмотреться к делу. Волка бояться и в лес не ходить. Нет-с, люди, истинно желавшие делать дело, таких вещей не пугаются. Вы мне можете поверить: я таких людей видал и очень знаю, из времен (первые 50-е годы), Которые были похуже теперешних»
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.