Помощник. Якоб фон Гунтен. Миниатюры - [30]

— Стало быть, как я слышу, здесь был господин Фишер, — проговорил инженер. — Ну и как, понравились ему мои вещицы?

— Очень!

— Что же именно? Часы-реклама?

— Да, они приглянулись ему больше всего. Совершенно, мол, замечательная идея.

— А на патронный автомат вы обратили его внимание?

— Нет.

— Почему?

— Господин Фишер очень торопился, из-за своей жены, которая ждала его у ворот.

— И вы заставили эту даму ждать?!

Йозеф молчал.

— Ну за какие грехи мне достался такой простофиля?! — вскричал Тоблер, не в силах более сдержать снедавшую его ярость и досаду на деловые неурядицы. — Меня обманывают! И кто же? Собственная жена и бестолковый помощник. Вот и делай после этого дела, черт побери!

Он бы расплющил керосиновую лампу, если б г-жа Тоблер не изловчилась отодвинуть ее в сторону как раз в тот миг, когда кулак мужа обрушился на стол.

— И вовсе тебе незачем так кипятиться! — воскликнула г-жа Тоблер. — А уж говорить, будто я тебя обманываю, я запрещаю. Я ведь, между прочим, еще помню, где живут мои родители. И Йозеф ничем не заслужил таких оскорблений. Если, по-твоему, он нанес тебе ущерб, отошли его, но подобных сцен не устраивай.

Все это она, будучи женщиной «слабой и беспомощной», произнесла сквозь слезы, но слова ее отнюдь не остались без последствий: Тоблер сей же час успокоился, гроза пошла на убыль. Инженер принялся обсуждать с Йозефом, какие шаги можно предпринять, чтобы капиталы г-на Иоганнеса Фишера не уплыли из рук. Завтра утром надо обязательно связаться с ним по телефону.

В жизни некоторых коммерсантов телефон играет важную роль. Кое-кто утверждает, что крупные перевороты в торговом мире начинаются, как правило, с телефонного звонка.

При одной мысли о том, что завтра утром они позвонят г-ну Фишеру, оба — и Тоблер, и Йозеф — вновь воспрянули духом. Быть не может, чтобы дело расстроилось, когда под рукой подобные вспомогательные средства!

А после уведомления по проводам Тоблер незамедлительно сядет в поезд и отправится в резиденцию капиталиста, чтобы нанести визит этой «упорхнувшей птичке».

Тоблер давно уже повеселел и оживился, но голос его еще подозрительно дрожал, словно возбуждение по-прежнему кипело в душе. Все трое допоздна засиделись за картами. Дескать, пора и Йозефу освоить эту игру; кто ее не знает, тот не настоящий мужчина.

Наутро, как и было условлено, они позвонили г-ну Фишеру по телефону. И с какой же уверенной миной Тоблер влетел в железнодорожный вагон! Вечером мина у него была подавленная, злая и мрачная. Сделка не состоялась. Вместо свободных денег — новая горькая сцена в темной беседке. Тоблер сидел черный как грозовая туча, изрыгая ужасные кощунственные проклятия. В частности, он сказал, мол, будь его воля, то пусть земля целиком и полностью погрязнет в трясине, теперь уж все едино. Он и так по уши увяз в самом настоящем болоте.

Когда он договорился до того, что послал к черту в преисподнюю и себя и все вокруг, г-жа Тоблер велела ему умерить тон. Но в ответ он так свирепо рявкнул, что она бессильно уронила голову на стол, затем встала и, мягко ступая, удалилась.

Вы обидели свою жену, — рискнул сказать Йозеф в порыве светского благородства.

— Подумаешь, обидел! Тут целый свет обижен, — отрезал Тоблер.

Потом они вдвоем сочинили новое объявление для ежедневных крупных газет. Оно пестрело оборотами вроде «блестящее предприятие», «максимальная прибыль при полном отсутствии риска». Текст будет завтра же отослан в бюро объявлений.

Опять наступило воскресенье, Йозеф опять получил пять франков на карманные расходы. И опять воспользовался привилегией являться в чертежную когда угодно. Нет, в этом решительно было что-то поэтическое. Сегодня опять будет изысканный обед, может быть телячье жаркое, золотистое, поджаристое — любо-дорого смотреть! — и цветная капуста с собственного огорода, а на десерт, возможно, яблочный мусс, который здесь, наверху, прямо-таки во рту тает. И сигарой сортом получше угостят. Все-таки что за манера у Тоблера смеяться и иронически, свысока поглядывать на тебя, едва речь заходила о том, чтобы угостить сигарой. Будто Йозеф слесарь какой-нибудь, которому говорят: «Вот, держите. Небось приятно выкурить хорошую сигару». Будто Йозеф только что кончил красить решетку, или чинить дверной замок, или там дерево колышком подпер. Потому что так угощают сигарой прилежного садовника. Разве Йозеф не правая рука Тоблера? Что ж, выходит, этакая правая рука только и заслужила, что воскресную сигару поприличнее?

Сегодня он встал не сразу; открыл окна и понежился-пожмурился в лучах беловатого утреннего солнца — тоже приятная штука, равно как и многое другое, к примеру мысль о завтраке. До чего же все нынче светло и празднично! Светлое и праздничное, похоже, давненько побратались, и отрадная мысль о спокойном завтраке, да-да, вне всякого сомнения, она тоже была соткана из чего-то светлого и праздничного. Разве сегодня можно хмуриться, а тем паче пребывать в дурном настроении или грустить? Во всем таилось что-то загадочное, в каждой мысли, в собственных ногах, в брошенной на стул одежде, в сверкающих чистотою гардинах, в умывальнике. Но эта загадочность не внушала тревоги, наоборот, она успокаивала и вызывала улыбку, форменным образом дарила сердцу мир и покой. Откровенно говоря, ты погружался в блаженно-бездумное состояние и сам не знал, отчего так вышло, но, надо полагать, к этому были более чем веские причины. В этом бездумье заключались целые потоки солнечного света, а когда сияло солнце, Йозефу совершенно непроизвольно приходили на ум столы, уставленные роскошными завтраками. Да, вот с такой простенькой мысли уже и начиналась глупая, но чуть ли не сладостная воскресная праздничность.