Помолвка - [12]

— Хорошо, — сказал он, — идите оба и скорее возвращайтесь.

Рыжик и верзила Жар с прискорбной стремительностью бросились к дверям и столкнулись. Леон Жар вырвался вперед и вышел первым. Весь класс, уставившись на дверь, с интересом следил за этой шумной возней. Возмущенный учитель хотел призвать обоих шалунов к порядку, но его не слушали, и он, ссылаясь на этот печальный пример, объявил, что впредь никто не будет выходить в туалет во время урока.

Во дворе Рыжик дал волю своему гневу и осыпал верзилу Жара горькими упреками:

— Никто из класса не поступил бы так, как поступил ты.

И он обозвал его ябедой, скотиной, подлецом и недоноском.

Верзила Жар, слушавший все упреки со спокойной, циничной улыбкой, внезапно возмутился:

— Недоносок? А ну-ка повтори, если не трус.

Рыжик знал, что сила была не на его стороне. Он сдержался, стиснув зубы. Верзила Жар ухмылялся самым несносным образом.

Они вместе вошли в узкий зловонный сарай, толкаясь и обмениваясь вызывающими взглядами. Через минуту верзила Жар заметил высокомерным тоном:

— Я писаю выше, чем ты.

Он говорил правду; его превосходство было неоспоримо, но высокомерие, с которым он им похвалялся, было нестерпимо для Рыжика, который ответил, пожимая плечами:

— Ну и что из этого? Ты ведь на два года старше меня.

— Не в этом дело. Возраст здесь ни при чем. Вот хотя бы, я писаю так же высоко, как мой брат, а он только что вернулся из армии, ему двадцать один год.

Его недобросовестность была очевидной. Рыжик не преминул опровергнуть такое беззастенчивое бахвальство:

— Все, что ты здесь болтаешь, вздор… Так же высоко, как твой брат! Может, он не очень-то старается. Во всяком случае, должен сказать тебе одно, и нечего тут спорить: чем старше становишься, тем выше можешь писать. Уж это верно.

Он уже собирался вернуться в класс, но верзила Жар преградил ему путь к двери.

— Ты говоришь, что это вопрос возраста?

— Я это сказал и повторю еще раз.

— Если дело в этом, то почему же тогда шестидесятилетние не писают выше домов? Взять хотя бы нашего учителя: почему же он не писает выше мэрии, а?

Рыжик искал ответа, но трудно было опровергнуть аргумент, так строго логически обоснованный. Это доказательство от противного заставило его замолчать. Ему казалось, что арифметика изменила ему, что она уже больше не объясняла действительности. Оскорбленный в своем внутреннем понимании пропорциональных величин, он усомнился в силе разума.

— Вот видишь, — торжествовал верзила Жар.

Он прибавил:

— Рыжие никогда не смогут писать высоко, это всем известно.

И он бегом вернулся в класс. Рыжик медленно последовал за ним и сел у подножия высокой акации, где он только что одержал победу. Он с отвращением смотрел на окна класса. Ему казалось, что густой мрак внезапно окутал всю школьную премудрость.

Боже мой, к чему учить деление, правописание и другие столь сложные науки? И к чему быть первым по арифметике или по географии, если все эти знания не смогут восторжествовать над наглой недобросовестностью какого-то Леона Жара?

Стоит ли быть прилежным учеником, гордящимся своим знакомством с великими умами, чтобы видеть, как истина высмеивается и оскорбляется с помощью логики, и не иметь возможности протестовать?

Он встал, охваченный злобой, и нехотя поплелся в класс.

Учитель встретил его строго:

— Пьер Шодэ, вы попросили разрешения выйти, чтобы посидеть под деревом?

Рыжик вернулся на свое место, даже не сославшись на головную боль, что было бы вполне естественно. Учитель, раздраженный его молчанием, продолжал угрожающе-ироническим тоном, призывая в свидетели весь класс:

— Несомненно, мсье Шодэ надеялся, что длительное отсутствие освободит его от необходимости высказать свое личное мнение об отступлении из России.

Ученики угодливо засмеялись, громче всех верзила Жар. Скрестив руки на парте, Рыжик с презрением смотрел на это угодливое веселье на его счет. Лицо его побледнело от печали и гнева, и веснушки еще ярче проступили на молочной коже.

— Итак, — сказал учитель, — вернемся к отступлению из России. Я слушаю вас, Пьер Шодэ. Встаньте.

Рыжик встал из-за парты и, не глядя на учителя, начал:

— Наполеон вступил в Москву четырнадцатого сентября тысяча восемьсот двенадцатого года…

Он рассказал о пожаре, о казаках, о Березине и о понтонерах, о снеге, об отмороженных ногах, о конине; он не забыл ничего. Обычно учитель хвалил его за выразительность речи. Сегодня его голос звучал бесцветно; у него был измученный вид, и его безразличный взгляд был обращен к окну, за которым виднелась высокая акация.

— Солдаты смешались с офицерами, никто больше не повиновался. Тем не менее были такие генералы, как маршал Виктор и маршал Ней…

Рыжик не договорил. Кровь прилила к его щекам. Гордо выпрямившись, он смотрел на учителя.

— Был маршал Ней. Вместо того чтобы спасаться бегством, он взял в руки ружье и был самым смелым. За это Наполеон назвал его храбрейшим из храбрых. Маршал Ней сражался во время Революции. Он родился в Саррлуи, и у него были рыжие волосы…

Рыжик повернулся лицом к классу и повторил громким голосом:

— У него были рыжие волосы.

Школьники подталкивали друг друга локтями и усмехались втихомолку, сам учитель с трудом подавлял улыбку.