Помни меня - [22]

— Она зашла внутрь, — сказал Грэхем. — Я возьму иглу, чтобы вытащить ее. — Затем он приказал остальным женщинам вернуться в трюм, а Мэри велел оставаться на месте.

— Сядь, — проговорил он резко, вернувшись с иглой и маленькой бутылочкой с какой-то жидкостью.

Мэри сделала, как он велел, и Грэхем присел на тюк перед ней, поднял ее ногу и положил ее себе на колено. Ей было больно, когда он воткнул иглу, но он в конце концов зацепил щепку, затем помазал содержимым бутылочки ранку, и она защипала. Мэри вскрикнула от боли.

— Это чтобы убить инфекцию, — пояснил он. — Теперь перевяжи чем-нибудь ногу и не ходи по грязи, пока она не заживет.

— Это будет трудно в трюме, — возразила она.

— Ты когда-нибудь перестанешь жаловаться? — спросил Грэхем, все еще не выпуская ее ногу.

В этот момент Мэри окончательно убедилась, что он действительно заинтересовался ею.

— Если вы думаете, что это жалобы, то просто дайте мне завиться своим делом, — сказала она с широкой усмешкой. — А о чем бы вы хотели послушать? О грязи, о вони или о нехватке нормальной еды? — Тут Мэри засмеялась, чтобы смягчить свои слова. — Но я не хочу испортить вам аппетит перед ужином. С вашей стороны было очень любезно позаботиться о моей ноге.

Грэхем ничего не ответил, но его рука скользнула по ее икре, как раз над кандалами, полностью соприкасаясь с кожей.

— Ты следишь за собой больше, чем другие, — произнес он, и голос его неожиданно стал более низким и глубоким. — Мне нравится это в тебе. Я не хотел бы, чтобы твоя рана загноилась.

— Чистота — это просто один из способов выжить в этой плавучей тюрьме, — ответила Мэри. — Это моя цель — выжить, чего бы мне это ни стоило.

Услышав эти слова, Грэхем улыбнулся, его полное лицо потеплело, и на какую-то долю секунды он показался даже красивым.

— Чего бы ни стоило? — переспросил он, подняв одну бровь.

Мэри боялась на него взглянуть. Она поняла: Грэхем хотел, чтобы она сказала, что доступна. Мэри знала: при желании он может взять ее силой, и почувствовала некоторую нежность к нему за то, что он проявляет внимание к ее чувствам.

— Я никогда не была с мужчиной, — сказала она мягко, по-прежнему глядя в пол. — Я всегда намеревалась ждать дня свадьбы. Но этого уже не произойдет. Я вполне могу умереть от голода еще до того, как увижу страну, в которую меня собираются выслать. Так что если мужчина предложит мне еду и новое платье, я думаю, что за это я сделаю то, что он захочет, если он проявит ко мне доброту.

— Ты не против, если это не будет любовью?

Этот вопрос показался Мэри до странного чувствительным. От мужчины такого типа она не ожидала подобного.

— Любовь не приходит к таким женщинам, как я, — ответила она. — Мне достаточно доброго отношения.

Грэхем велел ей возвращаться, но, когда она поднималась, дал ей полоску хлопковой ткани, чтобы перевязать ногу.

— Держи ее в чистоте.

Это были его последние слова, но глаза сказали намного | больше.

В ту ночь Мэри оказалась на перепутье. Она хотела Ваткина Тенча, к нему она чувствовала нечто намного большее, чем благодарность. Но она понимала, что Сара права: он не дотронется до женщины, на которой не женат. И все же если Мэри позволит Грэхему добиться ее, а Тенч узнает об этом, он обязательно станет ее презирать.

На следующей неделе она не могла думать ни о чем другом, мучаясь сомнениями, как быть: позволить себе умереть от голода, не потеряв самоуважения, или бороться за выживание с помощью единственного оружия, которое у нее есть.

Затяжную жару прервала ужасная буря. Старая плавучая тюрьма шаталась и дрожала, балки стонали, будто вот-вот сломаются. Люки пришлось задраить, и они оставались закрытыми несколько дней, пока дождь лил как из ведра. Женщины лежали на своих полках в полной темноте, прислушиваясь к крикам заболевших. И без того зловонный воздух так сгустился, что даже дышать было трудно.

Малышка Роуз, болевшая с самого рождения, умерла первой, а на следующий день за ней последовала ее мать и еще одна женщина с их полки. На протяжении следующих суток у восьми женщин поднялась температура, а у двенадцати, включая Мэри, начались рвота и понос. Большинство арестанток ослабело так, что они даже не могли добраться до ведер и лежали в собственных испражнениях.

Мэри отметила, что единственными, кто не страдал так сильно, были так называемые шлюхи. Только у них еще хватало сил вытирать потные от температуры лица других женщин, только они всегда находили несколько подбадривающих слов. Даже Мэри, считавшая себя такой крепкой, едва могла добраться до ведра.

Тогда она окончательно решила, что вопрос выживания важнее вопроса морали.

В конце концов дождь утих и люки снова открыли, обнаружив целый фут трюмной воды под нарами, с плавающей на поверхности рвотой и экскрементами. Болезнь продолжала косить арестанток и унесла еще двоих. Мужчины перекрикивались через решетку с женщинами, они страдали не меньше. Мэри услышала, что умер Эйбл, ее сокамерник по Эксетеру, а еще мальчик пятнадцати лет и двое мужчин.

Однажды утром Мэри разговаривала с Уиллом Брайантом. Даже он не казался таким дерзким и самоуверенным, как прежде.