Помни меня - [15]

Корнуолльский диалект Мэри сломил его безразличие. Он провел детство в Пензансе и хранил приятные воспоминания о его жителях. Он почувствовал желание узнать побольше об этой женщине, прежде чем отпустить ее обратно в камеру. Понимая, что она, вероятно, поплатилась собственным обедом во время этой потасовки, Тенч высунулся из двери и приказал одному из моряков принести что-нибудь с камбуза.

— Меня высекут? — спросила Мэри, как только он снова захлопнул дверь. Она не слышала, что он сказал своим подчиненным, и предположила, что он послал одного из них за кем-то выше рангом.

— Нет, — сказал Тенч. — И на будущее я прикажу охранникам следить, чтобы еда раздавалась поровну.

— Раз уж вы проявили участие, нельзя ли увеличить пайки? — спросила она дерзко.

Тенч боролся с желанием рассмеяться. Эта женщина живо напомнила ему тех корнуолльских шахтеров, которых он знал, упрямых, жестких и бесстрашных. Он помнил из ее личного дела, что она напала на женщину, которую затем обокрала, и все же ее спокойные серые глаза вовсе не говорили о порочности ее натуры. И точно так же ее невинное лицо не соответствовало ее дерзким просьбам. «С этой женщиной нужно держать ухо востро, — подумал он. — Но она, безусловно, достойна восхищения».

Охранник внес тарелку с хлебом и сыром и сардины. Тенч придвинул еще один табурет к столу и велел Мэри есть.

Она уже так давно не видела сыра и сардин, что с трудом сдержала слезы. Мэри накинулась на еду, держа тарелку одной рукой, словно боялась, что Тенч может выхватить ее, пока она не закончит есть.

Тенч также налил ей немного рома и разбавил водой, взяв стакан этого неразбавленного напитка и себе. Наблюдая, как она склонилась над тарелкой, он увидел, что, хотя ее волосы кишели вшами, шея была очень чистой, что крайне удивительно для заключенной.

— Сейчас я пошлю за кем-то, чтобы тебя отвели обратно в камеру, — сказал он, когда она закончила.

Мэри всегда легко находила общий язык с мужчинами, но она не имела ни малейшего понятия о том, как флиртовать с ними, и не знала, нашел ли он ее привлекательной. Когда она заглянула в его мягкие карие глаза, то подумала, что прочла в них любопытство, и пожелала всем сердцем вдруг очутиться в чистом платье, со свежевымытой головой, чтобы иметь какой-то шанс.

— Могу я остаться еще ненадолго? — выпалила она порывисто.

Тенч улыбнулся, и его глаза сверкнули.

— Нет, не можешь, Мэри, — сказал он. — Мне нужно работать. Но почему ты хочешь остаться? Я дал тебе еды, и тебя не будут пороть.

— Потому что… — начала Мэри, но, к своему ужасу, почувствовала, как слезы наворачиваются ей на глаза. Она не могла найти слов, чтобы объяснить, что значит находиться в зловонном трюме и что чувствуешь, когда желудок полон. И Мэри, разумеется, не могла сказать ему, что в ее планы входит предложить ему свою девственность в надежде получить взамен некоторые привилегии.

Возможно, он понял кое-что из этого, поскольку положил ей руку на плечо.

— Тебе нужно возвращаться, — сказал Тенч мягко. — Но мы еще поговорим.

В ту ночь доброта Ваткина Тенча подбодрила Мэри. Лежа между Бесси и Нэнси, она не обращала внимания на стоны, кашель и рыдания других женщин. Она точно так же не реагировала на крыс, бегавших вокруг. Вместо этого Мэри погрузилась в воспоминания о его удивлении, о блеске его волос и о его мягком обращении. На несколько коротких минут она почувствовала себя чистой, забыла о том, что стала каторжницей. Это был своего рода побег, и очень приятный.

Мэри не знала, был ли в этом замешан Тенч, но через несколько дней ее, Бесси и двух других женщин, Сару Джильс и Ханну Браун, вызвали из трюма для работы. В распределении еды уже произошла явная перемена, так как охранники стояли в трюме и следили, чтобы все, больные и здоровые, получали одинаковые порции. Для Мэри этого было достаточно. А вызов на работу стал неожиданным дополнительным вознаграждением.

В качестве работы им дали стирку одежды, в основном рубашек. Это было нелегкой задачей, поскольку им пришлось нести четыре тяжелых деревянных лохани на палубу из склада, а это оказалось сложно делать в кандалах, затем спускать ведра на канатах в реку, чтобы наполнить их водой. Но было так приятно находиться на солнце, смотреть на берег и видеть буйную зелень полей и лесов, и, даже если охранники следили за каждым их шагом, это казалось в миллион раз лучше, чем сидеть взаперти в трюме.

— Как ты думаешь, мы сможем помыться, когда закончим со стиркой? — прошептала Мэри Саре, пока они терли грязные рубашки кусками твердого мыла.

Сара была одной из тех женщин, которых другие называли шлюхами. Маленькая и симпатичная, с рыже-золотыми волосами, она была вдовой с двумя маленькими детьми. Ее муж-рыбак пропал в море, когда его корабль разбило штормом, и Сара оставила детей с матерью в Сент-Иве и поехала в Плимут. Ее история была похожа на историю Мэри: ей пришлось воровать, потому что она не могла найти работу. Сара находилась на «Дюнкирке» уже восемь месяцев.

— Можешь, если хочешь, — сказала Сара и засмеялась, будто Мэри пошутила. — Но я надеюсь, ты не собираешься делать это без одежды.