Помиловка и электрон - [4]

Шарашат-то лазерной накачкой, на всю катушку, прицельно, вдоль спиралей галактических межзвездных силовых полей, быстрее света… Светопреставление!

Раб Божий нашептывает распятию постыдные мерзости о себе, а лента крутится, пишет… Анкетные данные Чарли выдал скоропалительно, заботясь лишь о дикции, дабы в небесной канцелярии саморазоблачения не приписали бы чужому Джону Смиту, еще хуже — дикарю какому Ивану Кузнецову (на небесном языке сие один черт), о нет. Покаяние позарез должно быть пришито именно тому Смиту, который платежный Чарли Диллон!

Закруглив официоз, Чарльз вдохнул и пробежал взглядом огненные строчки во всю ширь экранной стены — нумерованный перечень замысловатых проступков, заявленных к чистке. Любой из номеров покаянного аттракциона самый продажный суд присяжных заклеймил бы: «Преступно виновен!» Теперь же, после электронной самообработки и соразмерного куша-вклада в кассовую Бочку, как при термообработке завшивленного белья, рубиновые признания на экранах сбледнут всего лишь на беду по глупости, а пронесет — так и на детскую шалость по недосмотру разини-няньки. И длань на Библию, коли Закон потребует, возложит при полном алиби пусть и самоновейшего детектора лжи. Хоть трава не расти.

Желваки на скулах Диллона от полыхающих кровью слов экрана набухли, шевелясь, взгляд стал кинжальным — Джон припоминал личины вражин, загубленных им в схватках за кусок жизни послаще. Дискета с поименовкой последних художеств нашего авторитета была им любовно заправлена в аппарат. Оставалось поочередно разделаться с каждым параграфом унизительной процедурой методом чистосердечных признаний, душераздирающих проклятий самое себя, кликушеством грязного самоуничижения. И без надувательства чтоб! Пафос рыданий, биение кулачищами в грудь, экстаз шепота со слезой и мольбы — вакханалия терзаний обязана быть на духу всенепременно исключительно первой свежести. Хорошо бы — с истерикой, еще краше — припадочной. Иначе балаган вызовет у канцелярских ангелов зевоту, не зачтется. Ангелы-хранители только с первого взгляда простачки, а с третьего — прожженные инженеры человеческих душ. Лучше не косить.

В таком умопомрачительном бизнесе, где под заклад сделки ставится личная душонка, не только фальшивая, но и подлинная ассигнация хождения не имеет. Только чистоган золота искренности дает шанс на снисхождение. Половодье смрадных чувствий, горный сель ужаса за прошлое — только такая обвальная стихия способна снести своим помоечным потоком препоны сомнений в ответчике, чуток позабавив ангелов неким правдоподобием подарочного фильма ужасов. Исполнители мужских ролей обязаны были мало-мала тронуть потусторонних снобов виртуозным трансом, затменным бредом, судорогами припадков, а бабье прекрасного пола — выказывай артистизм истерик, врожденной лживости, кликушества — уж само собой. Бабью, конечно, проще играть, они и в реальном быту не выходят из такого лицедейства для реабилитации личной агрессивности в акциях удовлетворения всеочевидной корысти.

Чарльз Спенсер Диллон, подумывающий о прикупке к своим магазинам и казино баронского титула, всегда был готов, будучи вспыльчивым, на транс, экстаз с обмороком, потому что в пакостях социальной жизни не научился блюсти смиренность заповедей Христовых. Притом он смертельно ужасался Ока Всевышнего, и понятно — не любовного взора Его, отпускаемого приятственным Оку законопослушникам. К Божьему он относился с грубейшим суеверием, как к обычной нечистой силе. В общем, ужасался. А придерживайся Заповедей, так в пух разоришься на своем черном и белом бизнесе. Выбора нет.

Еще вздохнув, Диллон зажмурился. Слепило со стены. Страхолюдством слепило. Все же собрался, выше поднял голову и ясно, звучно заявил Кресту:

— Господь всемогущий и милостивый! Раб твой всегрешний Чарли Диллон, в родовых муках Джоном Смитом реченный, к стопам твоим ниц припадает с клятвенным покаянием в деяниях богомерзких, человецких. С дюжину чертову делов таких наломилось и каждое доложу изнывшей душой в корчах страдания. Сам, Господь, узришь — на многое чего бес попятил! Сокрытие доходов, жену ближнего снасильничал, изолгался серебреников иудиных ради, ворую и прочее. Одного, Боже, не преступил — богохульства ни грамма не найдешь во мне.

Уже при формальном изложении злодейской подотчетности с экранных стен Камеры Киберии, с мохнатого паласа и потолка, от неба не отличишь, взыграли тончайшие, слышимые едва колыхания ангельского пения при неуловимой увертюре скрипок и отдаленных флейт с фаготами. Еще бы! Чарли первым делом, не скинув клифта, мигом сунул в щель Бочки тысячную купюру натурой, не чеком каким. Он уловил ломкий хруст купюры, когда чуткие резиновые пальчики автокассира щупали получку в утробе Бочки на предмет достоинства и подлинности. Чарли усмехнулся.

Баста, раскошелился для паперти, обслуга сыграется в полном объеме. Усмехнулся. Вот уже заклубилась пуховая кудель облаков под ногами от стены до стены по паласу, можно прогуляться, шевеля прядями туманов. Солнышко ласково пригревает с небес потолка, а сквозь пряди партизанского туманца со стены уже желтеют пески отшельной пустыни, а среди них близко-близехонько, вон они, тенистые пальмы оазиса вкруг застенчивого фонтанчика родникового источника. Кущи, приветный Эдем! Она, она, близость к Творцу, Духу Святому, — осязаема, рукой подать. Распахни душу настежь и принимай библейскую благодать. Не таись, распахнись, снизойдет…