— Дмитрий, ты очень хитрый… и скрытный — улёгшись на груди у меня Анна.
— Э… Почему ты так решила? — осторожно спрашиваю я.
— А правда что ты внебрачный сын Мальцева? — спросила «лисичка».
— Ты знаешь, как говорят англичане в таком случае?… Без комментариев — улыбаясь, отвечаю ей.
— Никогда не слышала. А что это значит? — удивилась она.
Вот чёрт, опять ляпнул не подумавши. И как мне объяснить, что это такое, без комментариев? Да его даже ещё и не придумали. Вот смеху будет, когда кто-нибудь у англичан спросит. Думай голова, прежде чем язык распускать. И так все мои домочадцы стали выражаться, что другие туляки в ах… особенно на рынке, когда они торгуются за покупки. По-моему, некоторые купцы и продавцы с некоторых пор вызывают торг специально.
— Ну, это… когда… ничего говорить не будут — выкрутился я.
— Да-а — удивление на прекрасном лице было столь велико, что я засмеялся.
— Ты чего смеёшься? — начала сердиться Анна, стукнув меня кулачком.
Пришлось срочно закрывать ротик поцелуем, а руками усиленно гладить прекрасное тело и «вкусные» выпуклости. Удивительно, как в таких условиях она сумела его удержать. Скорее природа и наследственность предков. По меркам красоты 19 века… она была не очень. Сейчас «больше в моде» невысокие и пухленькие, с маленькой грудью и большой попой, целлюлитные тётки. Анна наоборот, слишком высокая и худая и с размером груди под тройку. И для меня… само-то.
— И откуда ты это всё знаешь? — немного отдышавшись и успокоившись, опять полезла ко мне с вопросами. Вот тоже разведчица Кэт.
— А ты Камасутру индейцев не читала? — но, а что. Надо же мне как-то выкручиваться. — Вот прочтешь, потом и вопросы задавать будешь… или пробовать — усмехнулся я.
— А ты и с индийцей был? Ты внебрачный сын — сначала спросила, а потом подвела точку.
И где логика, я вас спрашиваю. И что ей ответить? А лучше я ей про женское бельё расскажу. А то от нижнего белья Анны плакать хочется, а не любви. И это модная портниха, выписывающая наряды из Парижа и Лондона так одета?
— Вот видел я на индийских женщинах… — и пошёл рассказывать про современное бельё.
— А корсеты? — последовал вопрос, чуть только я остановился.
— А корсеты, вот такие…
— Все-таки ты, бесстыдник — проговорила она, и нахмурилась.
— Не понял? Почему ты сделала такой вывод? — изумился я и сел в кровати, подложив подушку. Вот и стоило стараться и рассказывать?
— Ты копался в женской одежде — последовал ответ.
— Да копался. Но вывод ты сделала неправильный. Сколько вещей Анна ты ведешь у меня, которых ни у кого нет?
Дальше она стала хмурить и морщить прекрасный лобик. Раздалось и её сопение при оглядывании по сторонам.
— Предлагаю ещё раз сходить в душ? — улыбаюсь я.
— Много.
— Что много? — не понял я.
— Много у тебя вещей, которых я ни у кого не видела — вынуждена была признать голая «принцесса».
— А это значит… что?
— Ты хочешь сказать, что…
— Всё везде смотрю. Учусь. Беру лучшее и стараюсь создать сам… и что-то новое тоже. Или очень, очень забытое старое — заканчиваю за неё.
— Но женскую одежду — не унималась Анна.
— Надо создавать и женское нижнее бельё и мужское. И лучше тебя никто с этим не справиться — потом немного помолчал — сделаешь и продемонстрируешь мне.
Дальше нам было не до разговоров. Я опять потащил её в душ, потом в кровать, а потом мы уснули. Проснувшись, Анна кое-как привела себя в порядок, служанок-то у меня нет. Попили чаю с пирогами, дождалась её возка, и она отправилась домой.
— И всё же ты… бесстыдник — проворковала она на прощанья.
— А я буду рад тебя видеть в любое время. Но лучше к вечеру — добавил я на изящное ушко.
Пошёл в спальню и обратил внимание, что на ёлке остались только игрушки и яблоки. Остальные вкусности все съели. Ночью под утро. Я предупредил, что могут брать после часу ночи. Молодцы, дождались, и… съели всё. Особо на питании я не экономил, но и не баловал. Силился вспомнить, когда же я закрыл дверь в кабинет и не смог. А и ладно, махнув на это дело рукой. Сейчас два дня выходных и кроме крайне необходимых работ никто ничего не делает.
На столе лежали подаренные мне меховые перчатки из великолепной кожи. Я плюхнулся на постель, которая сохранила запах духов Анни, и уснул со счастливой улыбкой.
Наконец, к концу января у Самсона склепали печь для Добрынина, а я закончил макет мельницы. На заводе «слепили, как смогли», по-другому и не назвать.
— Руки бы им поотбивать… и головы тоже — увидев это «чудо», воскликнул я.
— Как-то Вы уж очень… несдержанный Дмитрий Иванович — опешил Добрынин от моей реакции.
— Да какой несдержанный! Да как такое вообще сделать можно было. Нет, ответственности за это я нести не хочу. А то, что это будет работать… я не уверен — на одном дыхании вырвалось у меня.
— Да-а… как с вами тяжело Дмитрий Иванович — вздохнул глава.
Гольтяков в отличие от Самсона, всё сделал хорошо. Надо будет у себя поменять баки на его медные нормальные батареи. Провозился я с Куликом, у которого открылась тяга к технике, неделю. Постоянно ругая начальство и рабочих казённого завода. Угля, это чудовище, жрало намного больше, чем должно было бы быть, а тепла давала меньше. Но Николай Николаевич остался доволен, что у него в семи комнатах стало тепло. Я же на прощание плюнул на неё, перекрестил и пожелал проработать хотя бы три месяца.
