Помаши мне на прощанье - [2]

«Зачем тебе это нужно? Чертовски кошмарная работа».

Грейс остановилась и задумалась. Насколько интересен ее простенький рассказ? Не посчитает ли миссис Петри странным, что доктор задал всего несколько вопросов, после чего сказал, что «она сойдет», что бы это ни означало, и добавил что-то насчет необходимости пить молоко.

И как она могла объяснить свое желание вступить в армию, даже зная, насколько это чертовски кошмарная работа?

Пока что я работаю в саду, выращиваю рассаду. Трудно объяснить, но, хотя работа действительно тяжелая, я чувствую, что наслаждаюсь ею.

Она не могла понять причину удовольствия, которую давал ей вид растущей зелени, так что и этот вариант письма оказался в мусорной корзинке. Она попыталась написать миссис Петри еще четыре раза, но бесплодные попытки ничем не закончились.

Грейс в отчаянии уставилась в стену; в этот момент она видела только комнату ожидания докторского кабинета в Дартфорде.

Кроме нее, там было несколько девушек и женщин. Судя по их одежде и выговору, они пришли сюда, как выражался мистер Бруэр, «со всех дорог жизни», хотя ни у кого из них не было ее акцента, который, по словам ее сводной сестры Меган, был наполовину шотландским и наполовину кентским. Грейс, опустив голову, спокойно ждала вызова.

Доктор был довольно стар, старше мистера Бруэра и мистера Петри, а им скоро исполнится пятьдесят. Неужели всех молодых докторов призвали?

– Сначала несколько простых вопросов, мисс Патерсон. Почему вы хотите вступить в Земледельческую армию?

– Люблю выращивать растения.

– Имеется опыт?

– У меня был маленький огород.

– Великолепно! Чем болели?

– В общем, почти ничем. Только корью.

Грейс ощутила, как с губ готовы сорваться слова «в монастырской школе». Но что это ей взбрело в голову? Она ведь никогда не была в монастырской школе, верно?

– Рост?

Поскольку младшие мальчишки Петри пытались растянуть ее чуть не каждый день, Грейс точно знала свой рост, но скрестила пальцы за спиной, отгоняя дурной глаз и добавила полдюйма.

– Пять футов, два с половиной дюйма[1].

Он уставился на нее. Она глубоко вдохнула и попробовала вытянуть шею.

– Сойдете, – с сомнением пробормотал он. – Размер обуви.

«Врать глупо, надо сказать правду».

– Четвертый…

– Трудно будет достать. Возьмите с собой все старые носки.

Грейс улыбнулась. Звучит обнадеживающе, даже если ноги слишком малы, чтобы стать полезным бойцом трудового фронта.

– Варикоз имеется?

Она понятия не имела, что такое «варикоз», но все же покачала головой:

– Нет, конечно.

Ответ, казалось, удивил и поразил доктора, который деловито писал в карточке, пока Грейс с нараставшим ужасом ждала осмотра.

Доктор закрыл папку.

– Спасибо, мисс Патерсон. Подождите за дверью и постарайтесь пить все молоко, которое вам выдадут. Вы нам сойдете.

Никакого осмотра. Он даже пульса не померил. Если доктор померит его сейчас, почувствует, как частит сердце.

«Вы нам сойдете» – самые прекрасные слова в английском языке вертелись в ее мозгу снова и снова.

– Все еще не спишь? Хочешь какао? Мы готовим на кухне, нам еще оставили немного лепешек с маслом. Удивительно, что мы способны впихнуть в себя еду перед сном, всего через несколько часов после ужина из трех блюд.

В дверях стояла Олив Тернер, одна из соседок Грейс по комнате, принеся с собой аппетитный запах свежеиспеченных и, следовательно, горячих лепешек.

Грейс с некоторым облегчением встала.

– Работа тяжелая, а воздух свежий. Поэтому и есть хочется. Божественно пахнет!

– И все наши, – рассмеялась Олив, и они вместе сбежали по пролетам не застеленной дорожкой лестницы на кухню, где несколько девушек сгрудились вокруг длинного деревянного стола, в центре которого стояло блюдо, нагруженное лепешками, несколько горшочков с малиновым джемом, каждая с именем хозяйки на крышке, и миска с маленькими брусочками масла – дневная норма каждой девушки.

– Дом, милый дом, – вздохнула Олив, когда они с Грейс нашли свободные стулья.

– Мой дом никогда не был таким, – заметила Бетти Гуд, вгрызаясь в лепешку.

Остальные засмеялись. Грейс улыбнулась, но промолчала. Девушки-новички пили горячий какао и ели лепешки, намазанные маслом с фермы и малиновым джемом, пока старшая не пришла напомнить, что следующая дойка – в пять часов утра. Девушки со стонами закончили ужин, умылись и пошли наверх спать.

Грейс проделала процедуры отхода ко сну как можно быстрее: на третьем этаже, где жили девушки, было холодно.

– Сейчас постели мягкие и теплые, но мне жаль, что я не могу провести в комнату отопление. Летний класс постоянно жалуется на жару, а под одеялами и вовсе жарче, чем в теплице, но вокруг все равно холодно, – объяснила старшая девушка.

Работницы просто мечтали очутиться в чудесной жаркой теплице, особенно теперь, в феврале, когда ледяные ветра находили каждую щелочку в стенах и крыше. Некоторые идеально отточили искусство раздеваться и одеваться под одеялами. Не из-за скромности, а ради комфорта. Грейс, выросшая в почти таком же убогом старом доме, с единственным работающим камином, привыкла к неудобствам и одевалась и раздевалась с годами отработанной скоростью.

– Неужели мы никогда не согреемся, Грейс? У меня ноги, как лед, – озвучила ежевечернюю жалобу лежавшая на соседней кровати Олив.