Ползучий плющ - [37]

— Думаю, в основном то же, что и ты, если только ты не сменил работу, Хэл.

— Я? Нет, я по-прежнему в «Меркьюри».

Она поняла, что сейчас он задаст новый вопрос, и поторопилась спросить первой:

— Почему ты занимаешься этим делом? Я думала, что ты работаешь над материалом о коррупции в одном из местных самоуправлений.

Хэл поднял красивую темную бровь:

— Это Эмма тебе сказала? Да, вижу, что она. Странно. Мне казалось, что ей пора бы уже научиться держать язык за зубами. Я не болтаю направо и налево о ее работе.

— Она знает, что мне можно доверять, Хэл, и она ни словом не намекнула, что это за местное самоуправление, — сказала Триш, отметив, что его отношение к Эмме значительно изменилось с тех пор, как она впервые увидела их вместе. Тогда Эмма была для него чем-то средним между богиней и особенно изысканным блюдом. Еще меньше, чем прежде, доверяя Хэлу, Триш спросила, что, по его мнению, случилось с Шарлоттой.

Он оглядел площадку через плечо:

— Это был человек, которого она знала.

— Или же она просто отправилась погулять и потерялась — или убежала. Возможно, что ее затянуло под грузовик и протащило. Возможно, что никто этого и не заметил. — Она увидела насмешку в темных глазах Хэла и неторопливо, чтобы сохранить достоинство, добавила: — Маловероятно, но возможно.

— Вряд ли. Нет, я уверен, что ее умыкнул кто-то, кому она доверяла.

— Очень похоже, — согласилась Триш, — если только там не было какой-нибудь невидимой лебедки, с помощью которой Шарлотту перенесли через забор.

— Так вот на что ты так пристально смотрела. А я подумал, что ты увидела что-то на земле с той стороны. Я ставлю на няню.

— Не сомневаюсь. — В голосе Триш прозвучала затаенная злость, позабавившая Хэла. — Славная получилась бы история, а? «Няня из Преисподней наносит удар в Кенсингтоне».

Хэл обворожительно улыбнулся и отбросил назад мягкие темные волосы, он, по-видимому, хорошо изучил манеры обаятельных английских актеров, изображавших на большом экране обезоруживающее самоуничижение.

— И вполовину не так хорошо, как «Эгоистичная суперкрасотка оставляет ребенка на попечение психопатки».

— Не надо, Хэл! Даже в шутку. Антония страдает. Не поворачивай нож, чтобы заполучить несколько лишних читателей.

— Она — новость, Триш, и она намеренно сделала себя ею. Она использует нас, когда хочет раздуть скандал на пользу своему имиджу и карьере, и поэтому не может иметь претензий, когда мы набрасываемся на нее в связи с этой историей.

— О, я думаю, что может, — сказала Триш, с удовлетворением думая о том, сколь масштабными и эффективными окажутся претензии Антонии. — Для тебя это игра — ловля знаменитостей, верно? Вы все жаждете получить фотографии знаменитых красавиц в неприглядном виде и сведения об сверхудачливых людях, которых постигло заслуженное наказание. Хороший способ питать зависть людей, которым никогда не улыбнется удача, не так ли? Почему ты не можешь оставить их в покое с их несчастьями?

— Не я устанавливаю правила, которые помогают продавать газеты, Триш. Я всего лишь репортер криминальной хроники.

— Но пишешь только о тех преступлениях, которые касаются богатых и знаменитых или щекочут нервы вашим читателям.

Хэл пожал плечами, взгляд его стал менее чарующим, но более заинтересованным.

— А для британцев нет ничего более щекочущего нервы, чем похищение или соблазнение ребенка, да? — продолжала Триш, чувствуя, как растет ее неприязнь к нему.

— Это цитата из твоей еще не существующей книги? — насмешливо спросил он.

— Да, я пишу и о причинах, по которым людей так возбуждают преступления в отношении детей, — ровно ответила она, — и преступления, совершаемые детьми. Странное противоречие заключено в том, что люди испытывают одинаковое удовольствие, читая и о том, и о другом.

— Хэл! — Мужчина, обвешанный камерами, окликнул журналиста с другого конца игровой площадки. Тот помахал в ответ и, крикнув, что сейчас подойдет, снова повернулся к Триш.

— Мне кажется, ты не так интерпретируешь это возбуждение. Оно не сексуальное, а…

— А я этого и не говорила. Я сказала, что оно щекочет нервы. Заставляет людей трепетать. Возможно, от ужаса, но удовольствие здесь тоже присутствует. Признай же это.

— Все-таки мне кажется, что ты ошибаешься. Послушай, Триш, если ты что-нибудь услышишь, не могла бы ты…

— Нет, Хэл. Извини, но я ничего тебе не скажу.

— Интерес, который разбудит пресса, возможно, и вернет ее… если она все еще жива.

— Я в этом сомневаюсь. Пресса еще ни разу не спасла похищенного ребенка, не так ли?

— За последние несколько месяцев ты стала циничной, Триш. На это стоит посмотреть. Такой поворот! Рад был встретиться.

— Я тоже, — автоматически отозвалась она, наблюдая, как Хэл размашистой походкой направляется на другой край площадки, чтобы забрать своего фотографа. Триш спросила себя, что же такое нашла в нем Эмма, а затем оборвала себя. В нерабочее время Хэл, вероятно, был столь же чуток, сколь, несомненно, умен, и в лучшие времена ценил Эмму по заслугам. А это уже немало.

— Какие они противные, правда? — раздался невдалеке голос.

Триш быстро повернулась влево и увидела приятную молодую женщину, которая приближалась к ней с алым мячом в одной руке и трехколесным велосипедом в другой. Заметив, что та хмурится, Триш вежливо улыбнулась.