Ползучий плющ - [24]

— Она все еще переживала, когда вы отправились в парк?

— Минуту или две. Понимаете, я разрешила Лотти надеть колготки и взять коляску с любимой куклой, и это ее отвлекло. Для девочки это событие, потому что обычно ей разрешают играть с коляской только дома. Так что она скоро перестала дуться. Но мы были бы в безопасности дома, если бы я пошла у нее на поводу. В этом-то весь и ужас: заново переживать все моменты, когда я могла поступить по-другому, и ничего бы не произошло. Это не было предопределено, понимаете?

Триш услышала шаги, поднимающиеся из цокольного этажа.

— Антония сказала, что вас дожидается констебль Дерринг, чтобы задать несколько вопросов? — спросила она громче. Дверь на верхней площадке лестницы распахнулась. — Здравствуйте, констебль Дерринг. Это Ники Бэгшот.

— Я поняла, — сказала молодая женщина-полицейский. — Спуститесь, пожалуйста, со мной вниз, Ники.

Ники вздохнула, но не возразила. У нее был такой вид, будто она выполнит любое распоряжение, потому что слишком устала и отчаялась, чтобы сопротивляться. Дерринг подождала, пока она пройдет вперед, и затем, повернувшись, одарила Триш взглядом, в котором упрек был смешан с презрением.

Вежливо улыбаясь, Триш смотрела на нее, пока дверь не захлопнулась. В гостиной Антония стояла прислонившись к каминной полке и, видимо, смотрела в пустой очаг.

— Теперь ею занялась Дерринг, — сказала Триш. — Неужели было так уж необходимо набрасываться на нее?

Выпрямившись и расправив плечи, Антония повернулась, чтобы ответить. Лицо ее было вполне спокойным, но при этом вся она источала суровость.

— Думаю, да. Она наверняка знает больше, чем говорит. И должен быть способ вытянуть это из нее. Я знаю, Блейк не хотел, чтобы я ее расспрашивала, но мне хотелось увидеть, что я смогу сделать. И я ни словом не обмолвилась про коляску. А ты?

— Я тоже. Но она сама сказала, что они взяли ее в парк. Ты узнала что-нибудь ценное?

— Абсолютно ничего. Я могла бы… — Антония замолчала, глядя на свои руки, словно они принадлежали кому-то другому. Они были сжаты в кулаки.

— Честно говоря, Антония, мне кажется, она искренне горюет.

— Так, черт возьми, и должно быть!

— Послушай, может, ты немного отдохнешь? Если хочешь, я могу побыть здесь, пока ты приляжешь, и разбужу, когда вернется Блейк. Ты же сменила часовой пояс, да и все это на тебя навалилось… — Триш остановилась. Всегда было очень важно, чтобы Антония не вообразила, будто ей приказывают. — Как тебе мое предложение?

— Уснуть я не смогу, это ясно. Едва я закрою глаза, как увижу…

— Хорошо, может, тогда хочешь поговорить?

— Мне совершенно не о чем говорить. Если ты хочешь о чем-то меня спросить, то, ради бога, не мямли и спрашивай. Терпеть не могу, когда меня хитростью заставляют что-то говорить.

— Хорошо. Я вовсе не пыталась тобой манипулировать, но это правда — я действительно хотела попросить тебя немного больше рассказать о синяках на руках Шарлотты.

— О, ради всего святого! Я все сказала полиции. Ты была здесь и слышала. Хватит об этом.

— Мне просто интересно, какого размера и очертаний они были, — сказала Триш, которая никогда не боялась гнева Антонии. В отличие от бедняги Бена.

— Очертаний? В чем дело, Триш? К чему ты теперь клонишь?

— Какие были синяки — маленькие и круглые? Или большие? Или как полоса или черта вокруг руки? Или в маленьких темно-красных точках? — Триш нашла в себе силы рассмеяться. — Но я не должна задавать наводящие вопросы.

— Да ради бога! Почему не спросить прямо? Ты хочешь знать, не впивалась ли Ники пальцами в руку Шарлотты и не связывала ли ее, да? Или — что там еще? — много мелких точек? Покусывала в порыве страсти? Правильно?

— Да, Антония, все верно. Хотя по моему краткому впечатлению от Ники мне трудно представить, что она могла намеренно навредить Шарлотте. Но поскольку я сама не видела синяки, я…

— Возможно, если бы видела, то меньше сочувствовала бы Ники и была бы в этой ситуации на моей стороне.

— Антония, разумеется, я на твоей стороне. Я прекрасно представляю, что ты испытываешь.

— Ты не можешь этого представить, — сказала Антония, глядя на Триш почти с такой же враждебностью, как на Ники. — У тебя нет детей.

— Верно. Но я не лишена воображения и имею некоторый опыт в делах такого рода.

— «В делах такого рода»! Если ты имеешь в виду насилие над детьми, почему, черт тебя побери, так прямо и не скажешь? Я же сказала тебе, что ненавижу, когда ходят вокруг да около. Мы все понимаем, что происходит, а ты притворяешься…

— Антония, я нисколько не притворяюсь. Я только хочу помочь, — ровно произнесла Триш. — Постарайся рассказать мне, если можешь. На что были похожи те синяки?

— Это явно были следы пальцев. Поэтому я и поверила Ники, когда она сказала, что Шарлотта поскользнулась. Я не дура. Если бы они были похожи на следы веревки, я вряд ли поверила бы объяснению Ники. Но я не сравнивала синяки с ее пальцами, если теперь ты хочешь спросить меня об этом.

Триш кивнула:

— Я действительно об этом думала. Я заметила, что у Ники необычно маленькие руки.

Антония покачала головой. Губы ее были плотно сжаты, серые глаза, казалось, окаменели.