— Отсюда! Из Дома литераторов!
— С какой это радости?
— А с такой радости, что племяннику вице-мэра помещение под офис потребовалось!
— Не имеют права! Мы — общественная организация!
— Союз художников — тоже общественная! И Союз композиторов — общественная! А выселили как миленьких!
— Сейчас Год литературы!
— Вот в честь Года литературы и выставят…
Бар взбурлил.
— Сволочи! Разворовали страну, разграбили! Все им мало!
— Беспредел! Одно слово — беспредел!
— Мочить их, козлов! — завопил кто-то пронзительнее всех, и лишь мгновение спустя до меня дошло, что это я сам и завопил.
Вздрогнул, огляделся со страхом. Вокруг налитые кровью глаза, криво разинутые орущие рты. Вот оно, единомыслие.
Но я еще владел собой, я еще был вменяем. Последним усилием воли заставил себя откинуть латунную крышечку, собираясь вырубить к едрене фене дьявольское устройство, однако пальцы, вместо того чтобы перевести рычажок в нулевое положение, сами (клянусь, сами!) сдвинули его на четверку. То есть на максимум.
А дальше…
* * *
А дальше, ваша честь, все представляется мне как-то смутно и обрывчато. Будто в бреду, ей-богу! Помню — вскочили, помню — рванулись к выходу, охваченные единым яростным порывом.
Улица была запружена народом. Асфальт — в осколках стекла, неподалеку — опрокинутый эвакуатор. Надо же! Крохотное ведь устройство, в портсигаре умещается, а накрыло весь квартал! Разъяренные люди выскакивали из арок, из переулков, потрясая кулаками, скалками, бейсбольными битами…
И кинулись мы всей оравой захватывать телеграф.
