Полюс вечного холода - [66]

Голова задвигала устами. Она делала это более чем выразительно, и Вадиму показалось, что он разобрал беззвучно произнесенное слово «ассистент».

– Мышкин? Мы отправим его с вами.

Брюхоненко, может, и осуществил прорыв, однако до высот, взятых изгоями на Лабынкыре, ему далеко. В ящике, под сошкой, на которой стоит голова, лежат какие-то тетрадки в коленкоровых переплетах. Надо думать, Мышкин прихватил наиболее важные из записей, но если они зашифрованы, то без него от них не будет никакого толку.

А где он, кстати? Заговорившись, о нем позабыли. За те три-четыре минуты, что были ему подарены, он должен был убежать далеко. Прежде его вязала не усталость, как по незнанию подумали Вадим с Арбелем, а груз – не слишком тяжелый, однако требующий предельной бережности, ведь любой неосторожный толчок мог привести к тому, что голова соскочила бы с шестка. Лишившись ящика, Артемий Афанасьевич наверняка развил немаленькую скорость и к настоящему моменту выиграл у своих гонителей не меньше полукилометра. И знать бы еще, в какую сторону он подался, очутившись под прикрытием леса…

Вадим без промедления распределил функции:

– Мы с Фризе – в погоню, а вы, Александр Р-романович, побудьте с… – он чуть не сказал «с головой», но вовремя одумался, – с Николаем Венедиктовичем. Его нельзя оставлять одного… в таком состоянии.

Он снова сказанул что-то не то, но не было времени оправдываться и извиняться. Поднял берданку, она была заряжена. В карманах Забодяжного нашлись еще два патрона. Вадим взял их себе, памятуя, что у доктора кольт и, скорее всего, предстоит перестрелка.

– Пойдешь сзади, – приказал он немцу. – Не высовывайся, а то отстрелит тебе что-нибудь… Он теперь ни перед чем не остановится.

Вадим рассчитывал, что в густом сосняке Артемий Афанасьевич, убегая, в буквальном смысле наломал немало веток, и выследить его будет не так уж проблемно, поэтому следопытскими талантами Арбеля можно пренебречь. Хладнокровие и боевые умения Фризе были сейчас ценнее, а писатель со своим туберкулезом пускай сидит и развлекает нового знакомца.

Хаотические револьверные выстрелы, донесшиеся из чащобы, порушили все умопостроения. Отбежал Артемий Афанасьевич, оказывается, не так и далече, а теперь во весь карьер несся обратно, от кого-то отстреливаясь. Бегство сопровождалось рыком, живо напомнившим Вадиму день, когда он угодил в яму с мамонтовыми бивнями. Тогда в ольшанике, близ озера, бродило что-то непомерно большое и так же рычало. Арбелю же вспомнились разорванный белый олень и похороны Юргэна, которого понадобилось собирать по частям. А воскресни Забодяжный, у него бы беспременно зачесался зарубцевавшийся шрам на затылке.

Вадим отступил и сделал это весьма своевременно. Из сосняка выбежал доктор Мышкин с лицом белым, как штукатурка. Он, точно заведенный, щелкал кольтом, в котором уже не было патронов, потом бросил его и ломанулся через болото, не разбирая дороги. Причина его паники обнаружилась спустя мгновение. Из леса выбрело создание, которое не могло привидеться ни Гофману, ни Кафке, ни новомодным сюрреалистам с их основоположником Андре Бретоном. Тигриная голова с полосатыми передними лапами была невообразимо спаяна с нижней частью медвежьего туловища. Существо шло враскачку, как моряк по палубе попавшего в шторм судна, но держалось при этом устойчиво. С его нижней губы свисал клок пены.

Вадим, конечно, испытывал потрясение, но не мог не подивиться размаху экспериментов Спасова. Каков шельмец! Сколь великими возможностями обладал! И акул-то ему с Охотского моря доставляли (а отсюда до побережья верст пятьсот), и тигров из Приамурья… Знать, очень были заинтересованы поставщики в его успехах.

Вадим думал, а руки сами передергивали затвор берданки. Арбель и Фризе, не имевшие оборонительных ресурсов, кинулись врассыпную – и кто бы их за это осудил? А тигромедведь не замечал никого, кроме Мышкина. Налитые кровью, как у быка на корриде, глазенапы зорко следили за доктором, который, бросив револьвер, перескакивал с кочки на кочку. Тварь гналась за ним по пятам. Вадим прицелился… но выстрела не последовало – патрон перекосился, и спусковой механизм заклинило. Винтовка Бердана, особенно первых модификаций, никогда не отличалась надежностью, недаром ее еще до войны списали в разряд резервного оружия и использовали лишь в исключительных случаях.

И на что она теперь? Палка палкой. Лесного вепря еще можно ею оглушить, но такому бронтозавру даже гулю не набьешь…

Чудище было легко ранено – разорванное ухо усеивали пурпурные крапины. Рану, конечно, нанес Артемий Афанасьевич, оттого и вызвал персональный гнев. То ли доктор не умел обращаться с созданиями профессора Спасова, то ли выпалил ненарочно, от неожиданности, когда, удирая во все лопатки от Вадима и компании, встретил этого зверя в лесу… Не все ли теперь равно!

Мышкин жирной блохой прыгал по болоту. Под ноги он не смотрел, посекундно оглядываясь, и допрыгался. Унты – обувь скользучая, подошва съехала с кочки, и доктор кувырнулся в скрытую подтаявшими снежинками мочажину. Он забарахтался в ней, силясь принять вертикальное положение, но размашистые движения привели к тому, что он опустился в болотный кисель по грудь и продолжал погружаться, несмотря на все попытки зацепиться за чахлые травинки. Поняв, что погибает, Мышкин разразился неистовым визжанием: