Полынь - [58]
Игнат, покуривая тогда на срубе, изрек:
— Тревоги века.
Маше досталась группа в четырнадцать коров.
В колхозе действовала только одна «елочка», Остальных доили руками, и на стене скотного уже десять лет висел желтый плакат: «Внедрим механизацию!» Год назад смонтировали две «карусели», коровы пугливо стригли ушами, видя диковинную нечистую силу и не свыкаясь с ней, не отдавая до конца молоко, охотно подставляли под добрые и теплые руки доярок сосцы. Доить было трудно, и в первые дни Маша остро почувствовала ломоту в руках. Потом руки отошли, и она хорошо свыклась со своей новой работой и с новыми условиями жизни. Лешка все еще не уходил из ее памяти и жил в ней, но не так близко, как тогда, чувствовала себя опять здоровой, молодой и сильной, лишь иногда екало сердце, не могла забыть его совсем — это уже было не в ее силах.
В день приходилось таскать по восемьдесят ведер воды, и вскоре старая доярка Пелагея Лопунова, мать Мити, совсем обезножела, и в ближайшие дни ее торжественно проводили с фермы.
Они все скопом отметили это событие: пили водку и ели жареную баранину в хате Лопуновой. Дмитрий был с ними, но с Машей не разговаривал, он тихо сидел с другого конца стола, не ел и много пил, но не хмелел.
Она вдруг почувствовала острую, нестерпимую резь в животе, которая разлилась и заполнила все тело. Стены хаты покачнулись, Маша, корчась, дотянулась до подоконника, прижалась лбом к стеклу, ловя раскрытыми губами слезинки влаги.
Суматошно отыскивая пиджак, Митя крикнул женщинам дурным, сорвавшимся голосом:
— Одевайте ее! Сейчас машину подгоню, — и ринулся на улицу без шапки.
Машу трясла судорожная, мелкая лихорадка. Пелагея бесшумно выпроваживала из хаты гостей:
— Не мешайте, нынче не до веселья.
Люди расходились, и в хате остались одна семья Лопуновых, Вера и Анисья. Машу уложили на кровать. Зубы ее сильно стучали, у глаз и на лбу копился, маслено блестел пот.
Пелагея было собралась за Егорьевной, но Вера решительно запротивилась:
— Еще что! Не нужно, повезем в больницу в Кардымово.
Минут через пятнадцать председательская «Волга», отремонтированная несколько дней назад, остановилась около плетня.
Вбежал бледный, перепуганный Дмитрий.
— Готово!
Он завернул Машу в шубу, оторвал от кровати и понес, сказал через плечо:
— Вера, поедешь со мной.
На дворе текла, кружилась замять — мороз в ту ночь немного осел. Звонко хрустел под валенками снег. Вера села с Машей на заднем сиденье, Лопунов рядом с шофером, пожилым, малоразговорчивым человеком, недавно приехавшим на жительство в Нижние Погосты.
Была полночь, стылая и немая. Под луной сверкал, искрился остро снег. Большак во многих местах переметывали снежные заструги, но колеса справлялись с ними.
Маша, кусая темный распухший язык, металась на сиденье, выла страшным, не своим голосом:
— Моченьки нет! Больно! Ой!
Вера старалась удержать ее танцующую голову, и в уши ей летел разорванный, наполненный диким ужасом шепот:
— Умираю… никаких сил… Верочка, миленькая, нагнись, я тебя поцелую.
— Ты терпи, это натурально, — сказал молчавший до сих пор шофер. — Все терпют. Закон природы.
Машину закидывало в рытвины, колеса карабкались, ползли и снова катились — хоть глаза зажмуривай! — в бездну.
На подъезде к лесу дорогу перемело начисто. Буруны вилюжились сплошной изломистой линией. Машина увязла, став поперек дороги, накренясь на правый бок, и шофер сказал:
— Хана, теперь трактором надо вытягивать.
Митя и шофер побежали смотреть путь. Ветер свистел и швырял в стекла снег, заляпывал их. Уродливо извиваясь по сиденью, Маша издавала хриплые стоны, хватала горячими руками плечи Веры, кричала бессвязно. Вера, нагнувшись, пыталась рассмотреть лицо подруги, но моталось лишь расплывающееся, смутное пятно. В уши ее давил один и тот же разорванный полустон, полушепот:
— Ой, не могу! Ой, как больно, маменька моя, да что же это! Ой, ой!..
Вера уже не плакала, а ревела во весь голос, прижимая к груди голову подруги, гладила щеки и мысленно подгоняла: «Ну, скорей, скорей!» К стеклу снаружи прилипло широкое лицо Мити. Вера больше догадалась, чем услышала его вопрос:
— Как дела?
Она открыла дверцу — пахнуло снегом и холодным ветром, — крикнула в щель:
— Почему не едете? Маша помирает.
— Ни черта не выберешься, ты же видишь, — бормотал Лопунов, пытаясь что-либо рассмотреть внутри машины.
Оттуда — слитный, раздирающий душу стон.
— Так бегите в Лыткино, — закричала изо всех сил на них Вера, — просите трактор!
— До Лыткина пять километров, — сказал шофер. — Мы не успеем.
«Боже, да чтоб я когда родила сама, да лучше умереть, чем такое-то терпеть. Какой ужас! Неужели у всех так?» — думала Вера, вся съежившаяся в маленький комочек. Она боялась смотреть туда, в угол на сиденье.
Так прошло несколько мучительных минут.
Судорожная дрожь пронизала Машино тело, колени ее подпрыгнули, и вся она страшно изогнулась, словно собралась кого-то схватить. Затем — убивающая тяжелая тишина. Даже не слышалось дыхания роженицы. Вере сделалось жутко, она позвала испуганно, ощупывая ее руками:
— Манечка! Что у тебя? Что ты?
По ней хлестнули какие-то облегчающие слова:
Новый роман известного писателя Леонида Корнюшина рассказывает о Смутном времени на Руси в начале XVII века. Одной из центральных фигур романа является Лжедмитрий II.
Роман Леонида Корнюшина «Демьяновские жители» — остросовременное, глубокое по психологизму произведение, поднимающее жгучие проблемы нынешнего уклада маленьких деревень и городков средней полосы России. В центре повествования большая трудовая семья Тишковых — крестьяне, рабочие, сельские интеллигенты. Именно на таких корневых, преданных родной земле людей опирается в своей деятельности секретарь райкома Быков, человек мудрый, доброжелательный, непримиримый к рвачеству, волокитству.
События, описанные в повестях «Новомир» и «Звезда моя, вечерница», происходят в сёлах Южного Урала (Оренбуржья) в конце перестройки и начале пресловутых «реформ». Главный персонаж повести «Новомир» — пенсионер, всю жизнь проработавший механизатором, доживающий свой век в полузаброшенной нынешней деревне, но сумевший, несмотря ни на что, сохранить в себе то человеческое, что напрочь утрачено так называемыми новыми русскими. Героиня повести «Звезда моя, вечерница» встречает наконец того единственного, кого не теряла надежды найти, — свою любовь, опору, соратника по жизни, и это во времена очередной русской смуты, обрушения всего, чем жили и на что так надеялись… Новая книга известного российского прозаика, лауреата премий имени И.А. Бунина, Александра Невского, Д.Н. Мамина-Сибиряка и многих других.
Две женщины — наша современница студентка и советская поэтесса, их судьбы пересекаются, скрещиваться и в них, как в зеркале отражается эпоха…
Жизнь в театре и после него — в заметках, притчах и стихах. С юмором и без оного, с лирикой и почти физикой, но без всякого сожаления!
От автора… В русской литературе уже были «Записки юного врача» и «Записки врача». Это – «Записки поюзанного врача», сумевшего пережить стадии карьеры «Ничего не знаю, ничего не умею» и «Все знаю, все умею» и дожившего-таки до стадии «Что-то знаю, что-то умею и что?»…
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.