Полынь - [21]

Победа!

Марина и Анна,

Марина и Анна —

Звучат имена,

Словно голос органа…

Величие Анны,

Мятежность Марины.

И всё ж мы повинны,

И все ж мы повинны!

«Поэт забронзовел — смешно…»

Поэт забронзовел — смешно!

Товарищ по окопам — странно!

Не каждому, видать, дано

Пройти сквозь испытанье саном.

Надменен глаз его прищур,

Во всем сановная усталость…

То усмехаюсь, то грущу —

Что с ним, отличным парнем, сталось?

Поэт забронзовел — тоска!—

По лестнице чинов шагая.

И все слабей его рука,

Теряет золото строка —

За бронзу плата дорогая…

«Не страшно, что похож на битла…»

Не страшно, что похож на битла

Уже седеющий пиит.

Беда, что слишком деловит он,

Локтями друга оттеснит.

Талант и деловитость? — странно!

О том историю спроси:

Лишь зарабатывали раны

Себе поэты на Руси…

ЛИВЕНЬ

Бывает так, что ждешь стихи годами —

Их торопить поэту не дано…

Но хлынут вдруг, как ливень долгожданный,

Когда вокруг от засухи черно.

Стихи придут, как щедрый ливень лета,

Вновь оживут цветы и деревца.

Но снова засуха, вновь страх поэта,

Что никогда не будет ей конца…

«Здесь продают билеты на Парнас…»

Здесь продают билеты на Парнас,

Здесь нервничает очередь у касс:

— Последний кто? —

Молчат, последних нету…

Фронтовики,

Толкучка не про нас,

Локтями грех орудовать поэту!

…В дни, когда было надо

Ринуться в пекло боя,

Гудели военкоматы:

— Последний?

Я за тобою! —

И первыми шли в разведку

С группой бойцов добровольной

Очкарик из десятилетки

С толстой комсоргшей школьной.

И мы пропадали без вести,

Строчили на нас похоронки.

Но в эту толкучку лезть нам?..

Нет, мы постоим в сторонке.

Вот ежели будет надо

Ринуться в пекло боя,

Услышат военкоматы:

— Последний?

Я за тобою!

«Словно по воде круги от камня…»

Рукописи не горят…

М. Булгаков

Словно по воде круги от камня,

По земле расходятся слова,

На бумагу брошенные нами

В час любви, печали, торжества.

Те слова порой врачуют раны,

Те слова бичуют и корят.

И еще — как это и ни странно —

Рукописи, правда, не горят.

Потому-то сквозь огонь угрюмый,

Всем святошам и ханжам назло,

Яростное слово Аввакума

К правнукам из тьмы веков дошло.

«Хорошо молодое лицо…»

Хорошо молодое лицо —

Жизнь еще не писала на нем,

И своим не пахала резцом,

И своим не дышала огнем.

Больно время его обожжет,

Так же, как обжигало и нас.

Пусть упрямым останется рот,

Не погаснет сияние глаз,

Но добавится что-то еще —

Станут тоньше, духовней черты.

С этой грани начнется отсчет

Настоящей мужской красоты.

Да, тогда лишь придет Красота,

И теперь навсегда, до конца:

Красота не пустого холста —

Обожженного жизнью лица.

«Пусть было черно и печально…»

Пусть было черно и печально,

Пусть с разных палили сторон —

Не скажет надутый начальник,

Что шла я к нему на поклон.

Порою казалось, что силы

Кончаются, но никогда

Я даже друзей не просила —

Была и осталась горда.

Шагаю по белому свету,

Порой пробиваюсь сквозь тьму,

Считая присягой лишь это:

«Жизнь — родине, честь — никому!»

«Когда стояла у подножья…»

Когда стояла у подножья

Горы, что называют «Жизнь»,

Не очень верилось, что можно

К ее вершине вознестись.

Но пройдено уже две трети,

И если доберусь туда,

Где путникам усталым светит

В лицо вечерняя звезда,

То с этой высоты спокойно

И грустно оглянусь назад:

— Ну, вот и кончились все войны,

Готовься к отдыху, солдат!..

«Из последних траншей сорок пятого года…»

Из последних траншей

Сорок пятого года

Я в грядущие

Вдруг загляделась года —

Кто из юных пророков

Стрелкового взвода

Мог представить,

Какими мы будем тогда?..

А теперь,

Из космических семидесятых,

Я, смотря в раскаленную

Юность свою,

Говорю удивленно и гордо:

— Ребята!

Мы деремся

Еще на переднем краю!

«Улицей длинной, узкой…»

Улицей длинной, узкой

Вскарабкавшись на косогор,

Он в небо глядит — наш русский,

Израненный наш собор.

Когда окружен фашистами

Был город со всех сторон,

В грохот боя неистовый

Ворвался церковный звон.

Священник в худой сутане,

Беззвучно творя молитвы,

Трясущимися руками

Звал верующих на битву.

И дряхлые прихожане,

У бога не ждя пощады,

Бойцам бинтовали раны

И строили баррикады.

Улицей длинной, узкой

Вскарабкавшись на косогор,

Он в небо глядит — наш русский,

Израненный наш собор.

Тяжелый, словно рыданье,

Гремит колокольный звон…

За доблесть на поле брани

Земной приношу поклон!

МОСКОВСКИЙ ПЕЙЗАЖ

Хоть небоскребы жадно душат

Ее в объятиях своих,

В глаза бросается церквушка —

Веселый теремок, игрушка,

Меж громких од негромкий стих.

УКОРОМ ВСЕМ

И вышел на трибуну как-то боком

С немодною бородкой человек.

Поправил микрофон, потом заокал,

Как спринтер, прямо с места взяв разбег.

Его в пол-уха слушали вначале,

Но очень скоро стало ясно мне,

Что людям нес он не свои печали —

Его душа болела о стране.

О тех краях, что росчерком единым

Хотят на растерзание отдать

Не ведающим жалости машинам —

Заставить реки повернуться вспять:

Опять природу жаждем покорять.

Опять стада бульдозеров покорных

Рванутся в деревеньки на таран.

Морей нам, что ли, мало рукотворных,

Что превратились в лягушачий стан?

Зачем, кому такое было надо?

Иль родина иным не дорога?..

Укором всем — затопленные грады,

В болота превращенные луга.

Нет зарослей веселых, камышовых —

Они, кормильцы рек, осушены.

Теперь там свалка, целлофана шорох —

Пейзаж луны, захламленной луны…

Природа! Ты отплатишь нам жестоко.

Не постоишь ни за какой ценой…