Полярник - [16]

Моя провожатая юркнула к расписной девице, побеседовала что-то, указывая на меня через окно. Та откровенно и как-то оценивающе посмотрела на меня, задумчиво помахивая ножницами, потом кивнула головой. Ее клиент все также угрюмо пялился перед собой. Может это вообще манекен?

Моя переводчица предстала передо мной, объяснив, что сейчас мастер дострижет того мурлока в кресле, потом я. Сдачу с пяти долларов она даст. И ушла в свой магазин, в котором уже, наверно, томились человека три филиппинца, ожидающих свои диски караоке.

Глазеть по сторонам мне не хотелось — все глазели на меня. Стоял, возвышаясь над людской рекой, как тополь на Плющихе. Захотелось вмазать сто грамм ледяной водки, закусив селедочкой под клюквой, но быстро отогнал от себя такие мысли и мечты. Мне пока по рангу не положен такой деликатес.

Наконец, вышел круглоголовый, ожесточенно почесался на пороге и пошел по своим неведомым делам, солидно и важно неся сквозь толпу свои сто тридцать сантиметров роста.

А парикмахерша уже каркающим голосом завлекала меня внутрь. Я ступил в дверь и слегка пошатнулся: таким зрелищем у нас не балуют ни одного фаната стрижки. Под специфическим постригательным креслом лежали горы черных волос. Китаянка деловито затолкала эти волосяные кущи шваброй под зеркало и жестом предлагала мне присаживаться. Интересно, неужели все эти волосы были добыты с этого карлика? Или здесь за ночь прошли уставную обработку все призывники в народную армию Китая?

Садиться в кресло как-то не хотелось. Но убегать уже было не совсем удобно. Я внимательно присмотрелся к богатой питательной среде для париков мерзких китайских кукол, тщась углядеть внутри шевеление. Вот тогда бы я ушел с чистой совестью. Но волосы были неподвижны. Я изобразил двумя перекрещенными с растопыренными пальцами ладони и ткнул ими в направлении волосяных залежей и бровями изобразил вопрос китаянке. Та, догадавшись, визгливо и гадко рассмеялась, отрицательно помотав головой. Типа, у нее здесь все цивильно, культурно и стерильно.

Делать было нечего, я вздохнул и сел в кресло. Мне сразу же обмотали шею какой-то влажноватой тряпицей, а я тупо уставился на то, что отливало цветом вороньего крыла под зеркалом. Наверно, теперь и у меня был вид, как у давешнего моего предшественника.

Китаянка, меж тем ловко и уверенно пожужжала у меня в голове машинкой, потом энергично поцокала в опасной близости с ушами остро заточенными ножницами. Мои белесые «кудри» экзотично ложились поверх одноцветной массы, отделенной от голов китайцев. Всяких повидал «чайников», вот только светловолосых пока не пришлось. Теперь в эту парикмахерскую народ будет бегать лишь затем, чтобы посмотреть на экзотику белых локонов посреди сплошных брюнетистых прядей.

Наконец, осмелился бросить взгляд в зеркало: вроде ничего не торчит, уши на месте, неровности и «лесенки» визуально отсутствуют. Теперь расплатиться — и бежать на пароход отмываться.

Я бодро поднялся, постарался по-собачьи отряхнуться, сунул руку в карман штанов, не глядя, вытащил заветную бумажку с пятидолларовым президентом и отдал в руки парикмахерше.

Посмотрел еще на свое отражение в зеркале, подмигнул ему зачем-то и вновь повернулся к китаянке. Давать мне оговоренную сдачу она что-то явно не торопилась.

— Сдачу мне верни, — по-английски заговорил я, хотя мог бы, в принципе, и по-русски: эта дама относилась к той породе китайцев, которые считали, что все должны знать их язык, потому что они — самая многочисленная нация на Земле.

Парикмахерша замечательно и раздраженно зацыкала мне в ответ. Судя по ее интонации, рассчитывать на возвращение моих финансов не приходилось. Вообще-то двух долларов было не жалко. Но бесцеремонность, с которой меня заставляли расстаться с этой суммой, раздражала. Ведь за эти деньги я мог бы и в сам Шанхай съездить и обратно.

— Девушка, вы тут не хулюганьте! — улыбнулся я, переходя на русский, и протянул руку в красноречивом жесте.

В ответ девица указала мне в сторону двери и ногой изобразила пинок: «Проваливай!»

Все понятно, она презирает иностранцев, полагая, что в своей стране с ними можно не считаться вообще. А если, к тому же, она заподозрила мою гражданскую принадлежность к России, то ее позиция только бы укрепилась: не самый большой секрет, что помогать своим гражданам за границей наши посольства начинают крайне неохотно, да и то лишь в том случае, если это как-то политически выгодно. Однако, при таком раскладе, граждане сами начинают помогать себе. На свой страх и риск, так сказать.

Я миролюбиво попытался при помощи языка жестов на пальцах объяснить парикмахерше, что если от пяти отнять три, то пренепременно должно выйти два. Может быть, иногда три, но я все же с отличием закончил курс высшей математики в институте.

Разукрашенная девица упрямилась и позвала подмогу. Пришел какой-то китаец, похмыкал и указал мне пальцем на дверь. Я вернул ему жест обратно. Он опять хмыкнул и сел на корточки.

— Зови полицию, наглая и бесцеремонная личность, — посоветовал я ему.

Он в ответ мерзко захихикал вместе со своей подельницей.

Хорошо, мы так просто не сдаемся. Я всерьез разозлился, но виду не подал. Сначала придумал, раз уж денег моих мне не видать, то я разобью зеркало. Вон оно, какое здоровое, и ничего путного, кроме китайских рож отражать не может. Идея показалась мне вполне здравой, пока местный народ бы кручинился, я в два полета томагавка бодрым шагом оказался бы уже в порту. К тому же набежали еще какие-то женщины в неопрятных одеждах и стали меня теснить к выходу. Но я пока стоял, как скала, и оглядывался в поисках подходящего орудия для того, чтобы кокнуть зеркальце. Парикмахерский стул отпадал — он был очень неудобен и тяжел: того и гляди, зашиб бы им мимоходом пару — тройку узкоглазых зевак, пока размахивался. Расчески и ножницы тоже отпадали — долго бы пришлось ими пуляться, пока добился бы своего. Тут мой взгляд коснулся электрической машинки для стрижки волос. Вот оно — решение вопроса.