Полярная мечта - [50]

И она сказала Алексею, стараясь не смотреть на него:

— Для меня теперь очень важно вырваться из дрейфа. Дело в том, что я должна улететь в Москву.

Алексей быстро поднял глаза, вскинул бровь.

— Видишь ли… я написала отцу по радио… мне хотелось посоветоваться одновременно с тобой и с ним.

— О струе водоотлива?

Женя холодно посмотрела мимо Алеши:

— Если хочешь, то да. О моем «псевдоизобретении».

— Почему «псевдо»?

— Папа ответил, что навел справки. Оказывается, над подобным способом уже много лет работает инженер Хромов. Папа переслал ему мои каракули и эскизы. И представь, — усмехнулась Женя, — там нашлась одна деталь, которой не было ни в каких других конструкциях.

— Вот как? Что же именно? — притихшим голосом спросил Алеша.

— Совершенная чепуха! Первое, что пришло мне в голову. Надо принудительно вытаскивать трубу из вращающегося кокиля. Я хотела это сделать двумя валиками. Они должны были вращаться вокруг своих осей и вместе с кокилем, как одно с ним целое. Это заинтересовало Хромова. Он настаивает на моем приезде и работе под его руководством.

Алеша поднял голову, пристально посмотрел на Женю.

— И ты решила уехать от меня?

— Не от тебя, а для тебя.

Что ж! Это была, если хотите, женская месть. Женя не могла не насладиться унижением дорогого ей человека, и в то же время ей до слез было жаль его. Если бы он сказал ей что-нибудь ласковое, если бы попросил ее, просто робко заглянул ей в глаза, она бы все простила, все бы изменила. Но он глухо сказал:

— Конечно. Зимой у Дальнего Берега не стоят на причале корабли.

Женя вспыхнула. Она прекрасно поняла намек. Он был грубо брошен ей в лицо. Она круто повернулась, но, прежде чем уйти, сказала, еле сдерживая себя:

— И все-таки я буду работать на тебя, на твой мол…

Алексей стоял, в бешенстве сжав кулаки. Он готов был сейчас исступленно барабанить ими по пароходной трубе, чтобы пошел по кораблю гул.

Женя шла и думала, как жестоко оскорбил ее Алексей, а какой-то злой голос внутри ехидно шептал: «Конечно, зимой полярные корабли стоят у причалов больших портов. А из этих портов можно ездить в Москву…» Она возмущалась и в то же время чувствовала, что щеки ее пылают. В эту минуту она ни за что не смогла бы встретиться с Федором.

Алеша пошел в свою каюту, решив, что заболевает. Он не мог ни на кого смотреть. Теперь ему было все ясно. Он безнадежно проигрывает по сравнению с мужественным героем, моряком, к которому не может не тянуться женское сердце. А что он? Бесплодный мечтатель, невыдержанный, самолюбивый, едва не заблудившийся в тундре и, безусловно, заблудившийся на своем творческом пути.

Он почувствовал себя глубоко несчастным. Может быть, он любит, по-настоящему любит Женю? Почему с такой остротой он понимает это только сейчас? Неужели ей это уже больше не нужно? Именно так. До сих пор он только слышал о безответной любви, теперь имеет возможность испытать все на себе.

Как не ценишь того, что имеешь! Да полно, имел ли он? Не принял ли он за любовь отзвук детских чувств, за клятвы — уверения в преданности не столько ему, сколько его фантазиям? И как горько увидеть вдруг все в настоящем свете!

Не раздеваясь, он лег на койку и предался своим грустным размышлениям. Пока он, безрассудный инженер-мечтатель, строил тысячекилометровые плотины в облаках, былой его товарищ выполнял свою незаметную — нет, нет! для нее заметную! — и, по существу говоря, героическую работу. И даже открыл вот теперь какой-то новый остров. И назовут тот остров именем Терехова, как назвали когда-то точно так же заочно открытый остров именем профессора Визе и как совершенно напрасно не назвали угаданную Кропоткиным Землю Франца-Иосифа, на которую много позже наткнулись австрийцы, беспомощно дрейфовавшие на своем корабле.

«Значит, острова меняют направление дрейфа льдов. Припай около них неподвижен зимой… Выходит дело, около островов можно построить кусочек ледяного мола! — горько подумал Алексей. — Жаль, что на трассе мола нет островов».

Мысль Алексея напряженно работала. Он и теперь внутренне не разоружился, хотя готов был считать себя неспособным на «великие» дерзания: «Замах не по силушке…» А глубинная мысль, которой нельзя было управлять, сама по себе все работала и работала. В памяти вставала цепь Курильских островов, как изображены они отчетливой дугой на географической карте. Будь они в полярном море, через них не прошли бы, пожалуй, дрейфующие льды. Припаи тянулись бы от одного острова к другому, соприкасались… Опуская трубы под лед припая, легко можно было бы заморозить мол.

В дверь стучали. Алексей сел, замотал головой, словно силясь проснуться.

Да в чем же дело? Она возвращается на Большую землю. Федор открыл остров. Если бы можно было открыть целую цепь островов и по ним провести трассу мола, не нужно было бы шестисот миллиардов киловатт-часов энергии, о которой говорил Ходов. Ах, стучат?

Алексей, наконец, пришел в себя и открыл дверь. Радист Иван Гурьянович, высокий, нескладный, тот самый, который так ловко лез по обледеневшим реям за Федором… Опять Федор!..

— Три радиограммы сразу. Вам, — протянул бланки радист. — Я думал, вы крепко заснули. Сейчас взрывать будут.