Полярная фактория - [8]

Но первое наше впечатление об этом порте было, повторяю, неважное. Разыгрывался ветер, выше и выше хлестала волна. Напуганные рассказами о здешних штормах, пассажиры с тревогой разглядывали берег. „Микоян“ оставил лихтер на якоре и ушел с остальным караваном барж и ботов в Таз. Когда он скрылся и мы очутились в одиночестве, волны стали словно б еще выше, еще неукротимей заколотили в борта. Без самоуверенного, внушительно поревывающего „Микояна“, лихтер казался беспомощным и брошенным на произвол судьбы…

А далеко-далеко посреди воды торчит какая-то пустяковина, для чего торчит — неизвестно. Ни помощи от нее в случае чего, ни успокоения смятенным пассажирским душам. Того гляди, сама захлебнется в воде.

Так и увел нас „Микоян“ дальше в необозримый простор воды с воспоминанием о Новом порте, как о чем-то маленьком, сереньком, жалком.

ПОСЛЕДНИЕ МИЛИ И ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

От Нового порта шли по Обской губе, как по океану. Насколько хватает бинокль Цейса — вода и вода. Цвет и вид ее своеобразен. Не мутная, но и не та морская голубовато-прозрачная, точно слегка подернутая, синевой чистоты. Какая-то тусклая вода, напоминающая плохое бутылочное стекло, сквозь которое ничего не разглядишь.

Без отдыха плещется необозримое пространство и плюется пенистыми брызгами волн. Неутомимость ветра изумительная. То справа, то слева, то вдруг забежит вперед и, надув щеки, злобно свистит навстречу. Словно сердится, что мы вторглись в принадлежащие ему одному владения. В щелисто-громоздких сооружениях на верхней палубе гудит и воет, как в печной трубе.

Но наш „Северопуть“ огромен и здорово загружен. Он прочно устойчив уж одной своей колоссальной тяжестью. Волны плещут до верхней бортовой обшивки, брызги обдают бак и якорный шпиль, а раскачать тысячетонную махину не в состоянии. И мы идем почти без качки, лишь со слабыми ее признаками.

На мостике шкипер и его помощник, энергичный симпатяга — паренек Волков, зорко всматриваются вдаль, следят за ходом буксирующего „Микояна“. При малейшем изменении курса, перекладывают руль вправо, влево, „одерживают“ — не дают катиться тяжелому лихтеру по инерции в бок.

Временами с „Микояна“ передают в рупор какую-то команду. Что именно — разобрать трудно: теплоход далеко впереди и ветер относит, заглушает. Лица наших кораблеводителей напрягаются, глаза вопрошающе устремлены друг на друга. Волков срывается с мостика и через головоломные препятствия мчится на нос, перевешивается за борт, будто нюхает якорную цепь.

— Ба… ба… гу… гу… гу… во-о… — трубно несутся звуки с „микояновой“ кормы, но ничего внятного из них никак не выкроишь.

— Громче! Что там кашу жуешь, сукин сын! — надсадно врет Волков и держит ладони у уха приемником.

— Подбирай буксир! — командует шкипер с мостика.

Он хоть и не разобрал передачи в рупор, но уже сообразил в чем дело.

Толстая металлическая веревка, за которую „Микоян“ нас тянет, рыскает и шлепает по воде — ветер и волна силятся сбить лихтер с фарватера. Когда трос укорочен и натянулся, как струна, на „Микояне“ успокаиваются.

В общем нам везет: дни стоят хоть и пасмурные, с свинцовыми низкими тучами, с редкими просветами холодноватого солнца, но ветер, как ни старается, а разгуляться в бурю не может.

Оргбюро ямальского рика.

Работников факторий не покидает тревожная настороженность. Они, ведь, не знают, что судьба на этот раз решила оказать им покровительство и ветрам дан предел: „дуй не крепче 6—7 баллов“! А самое главное, что „судьба“ эта разгадана наукой.

Пассажир — существо запуганное всяческими преувеличенными страхами, с метеорологией мало знакомое. Его смятенной душе неведомы капризы стихий.

— Если бы была угроза шторма, из Нового порта радиостанция нас предупредила бы. — слышится чей-то спокойный голос в кубрике.

Кто верит в аккуратность радиопередачи и точность науки, способной предугадывать погоду, тому на лихтере спится спокойнее.

Странно, до чего неохотно и туго расстаемся мы с вековыми навыками невежества и темноты. Казалось бы, за 14 лет существования советской власти пора забыть о предрассудках и слепых верованиях. У человека в кармане именной билет союза безбожников, а он, почесывая за ухом, раздумчиво цедит:

— Это, знаете, не зря выдумано: „кто на море не бывал, тот богу не маливался“. Бог — он, конечно, вздор, а на счет ветра или, скажем, бури — кто ж поручится, что через час-другой не налетит? Тут, товарищ, дело очень неверное!..

И не хочет взять в толк этот „безбожник“, что пословица о боге наукой отменена. Что теперь капитан корабля обращается не с молитвой, а с запросом по судовому радиотелеграфу, и не к богу, а к ближайшей станции. Да и радиостанции в изобилии расставлены на морских путях исключительно для разоблачения всяческих подвохов и штук „судьбы“ моряка — предстоящей погоды. Чуть появятся признаки зарождающейся грозы или шторма — тотчас по угрожаемым маршрутам начинают работать радийные волны, предупреждающие об опасности. И на „Микояне“, как на прочих морских судах, сидит в своей каюте радист — молиться стало незачем. Нужны лишь усовершенствования техники, уменье ими пользоваться и добросовестность работы.