Полярная фактория - [5]
Между прочим, здесь к общему удовлетворению разрешился весьма сложный „детский“ вопрос. Дело в том, что несколько работников факторий взяли с собой семьи с маленькими ребятами, до грудных включительно. Повидимому, никто из организаторов новых факторий в точности не знал, в какой именно обстановке пройдет это полярное зимовье. С наймом же кадров на Дальний Север было вообще туго, особенно с квалифицированными работниками. Желающих мало, выбора никакого. Приходилось брать каждого, из’явившего охоту, и считаться со всевозможными требованиями. В результате одна из кают на „Микояне“ оказалась сплошь заполненной ребятами мал-мала меньше.
В Тобольске присоединился к каравану руководитель всей нашей экспедиции В. П. Евладов, уже зимовавший на Ямале и ясно предвидевший, в каких условиях нам придется жить. Отправке детей он решительно воспротивился.
Как это ни странно, но отцы и матери выказали необыкновенное упорство. В беседе со мной одна из матерей упрямо повторяла:
— Ну, что ж, и пусть погибают!..
В конце-концов доводами и посулами все же удалось убедить их. Наняли в городе специальный дом, расселили все семьи, снабдили чем только возможно, пообещали снабжать и впредь до возвращения отцов.
Вряд ли кто-либо из работников факторий в те дни хоть приблизительно мог представить, как устроится жизнь на пустынном Ямале, но все без исключения вздохнули легче. Точно камень с души!..
Не для тобольской только стоянки, а для всего путешествия, от Омска до места назначения, крайне характерна тревожно-взволнованная спешка. Во всех разговорах как деловых, так и праздных, с бесчисленными вариациями повторялась одна и та же фраза: — Опоздаем — пропали, беда!..
Мне очень хотелось допытаться, к какому именно сроку караван не должен опоздать, но никто этого срока не знал.
— Вы хоть и плавали по морям, однако не имеете представления, что значит шторм в Карском море или в Обской губе. Крышка, могила!..
Так и плыли по тихим водам Иртыша и Оби, перепуганные россказнями о чудовищных штормах, подстерегающих нас на губе и в Карском море.
От Тобольска до Обдорска останавливались несколько раз для погрузок. К каравану прибавилось две больших баржи и целая флотилия моторных лодок, ботов, паузков. Вся эта пестрая эскадра почти до отказа загружена животными, товарами и людьми. Буксируемая „Микояном“, она, кроме факторий, везет грузы для Таза, Нового порта.
Лихтер „Северопуть“ вырос вверх необычайно. Бревна, балки, тес, жерди, щиты — весь стройматериал нескольких домов, складов и крытых дворов — образовал громоздкое сооружение выше шкиперского мостика. Вперемежку и ярусами втиснуты загородки для лошадей, стойла для коров, клетки с поросятами, лари, шкафы, сани, телеги, бочки, лодки, прессованное сено, вязанки коры для дубления, пучки какого-то хвороста эластичного, как рессора, сжимавшегося под ногой. Сверху хлопают на ветру полотнища палаток и шатров для пассажиров, не уместившихся внутри лихтера. И в разных местах между горами клади привязаны здоровые ездовые псы. Их много. День и ночь визжат и лают на разные лады.
Баржи с грузами за Полярный круг.
Шкипер лихтера — человек большого опыта, неоднократно бывавший в полярных плаваньях — видимо, махнул рукой на все нарушения, с его точки зрения, норм благоразумия. При каждой последующей остановке, с обязательной догрузкой и новой надстройкой, он только почесывает затылок и, оглядывая зыбкое сооружение, цедит сквозь зубы:
— Ну-ну!..
Пробраться с носа на корму и от одного борта к другому — стало трудно. Длиннейшие сходни, шириной в две доски, гнутся и пружинят под тяжестью тела. Ни перил, ни лееров нет. Внизу на палубе вход в кубрик. Глубоко: посмотришь — кружится голова. А сходня зыблется, и щепки, приколоченные гвоздями и заменяющие ступеньки, под сапогом как-то подозрительно движутся и поскрипывают…
Особенно гнусно чувствуют себя путешественники в дни дождливые и ветренные. Мостки скользкие, ветер сбивает с ног, лихтер на ходу приплясывает. Под’емы, спуски, переходы по мосткам над пропастями и провалами напоминали цирковые акробатические номера. Не раз приходилось видеть пассажирок да и пассажиров, кто слабонервные, ползущими по сходням на четвереньках, Ничего не поделаешь — ходить надо. Наш кубрик на носу, а кухня, гальюн, умывалка, баня, прачечная — все в корме. И ползут.
От многотонной тяжести грузов об’емистый лихтер осел ниже ватерлинии. Тем не менее, когда с высоты нашего ковчега заглянешь вниз на воду, невольно вырывается шкиперское:
— Ну-ну!..
И вся эта хлябающая постройка укреплена тонкой веревкой. Никаких надежных так называемых „маркированных“, морских найтов нет в помине. Держимся, можно сказать, „на честном слове“. Достаточно небольшого сдвига в сторону — веревки, конечно, лопнут. Их жиденький переплет, так очевидно слаб, их сомнительная прочность так явно несоразмерена с колоссальностью груза, что, кажется, лучше бы их и вовсе не было.
Вид на консервный комбинат и утильзавод.
Когда я по этому поводу заговорил со шкипером, он ответил с несвойственной ему взволнованностью и досадой:
— Какие, к чортовой матери, найтовы! Этакую махинищу не только веревочкой, а стальным тросом не принайтовишь. Вот если нарвемся где-нибудь за Новым портом на погодку, так увидите, как все это барахло полетит за борт. Будут вам фактории!.
