Поляна, 2013 № 02 (4), май - [54]

Казаков усмехнулся.

— Вы не поняли, генерал, речь сейчас не обо мне, а о вас…

— Все я понял, и ты меня понял… Мы друг друга хорошо поняли. Станешь под меня копать, я тебя закопаю… Помяни мое слово… Казаков молча приставил пистолет к запревшему лбу генерала.

— Не выстрелишь, майор… — нагло глядя Казакову в глаза, усмехнулся генерал. — У тебя таких прав нету. А вот выдерут тебя за меня — это точно. Так что забирай сколько в карманы влезет и вали-ка ты отсюда в свое управление. Понял?

— Понял, — ответил Казаков и спустил курок. Прозвучал сухой выстрел, время остановилось в глазах генерала, он обмяк и повалился на стол.

«Вот так надо было и тогда в Москве, со Щукиным, — подумал Казаков. — По справедливости…»

Вскоре Казаков был отозван в Москву. Смерть генерала списали на чеченских снайперов.

Андрей Журкин

Песня

Мы долго боролись и долго искали,

И болью догадки полны,

Что всех нас, наивных, когда-то изъяли

Из дальней чудесной страны.

Живёшь, поступаешь, как все и как надо,

От жизни не ждёшь ничего;

Но вдруг к твоим окнам причалит корабль —

Не медли, взойди на него!

И пусть остаются все «рано» и «поздно»

За бортом того корабля.

Он курс безошибочно держит по звёздам,

Плывёт без ветрил и руля.

И светлой печалью сменяется горе,

Всё глуше тяжёлый прибой;

И кто-то смеётся над ласковым морем,

И нежно зовёт за собой.

И близится миг исполнений желаний,

И вот уж, глядите, видна

Сквозь дымку мечтаний, туман вспоминаний

Волшебная эта страна.

Там игры дельфинов и чаек плесканье,

Там людям неведома боль,

Там алыми шхуны горят парусами

Для каждой счастливой Ассоль!

Дачный осенний этюд

Жалобно кошка мяучит,

Жалобно петли скрипят;

Дождик из серенькой тучи

Моет заброшенный сад.

Из обезлюдевшей кухни

Сладким не тянет дымком;

Мокнут забытые туфли

Под почерневшим крыльцом…

И переполнена бочка

Праздной холодной водой,

На сторону скособочена —

Лопнет, бедняга, зимой…

Дальним гудком электричка

О расписанье поёт,

Только никто по привычке

Не ускоряет свой ход.

Лишь в переплётах оконных

Стёкла в ответ дребезжат,

И с нежилою истомой

Петли калитки скрипят…

«Минет липкое лето…»

Минет липкое лето,

Канет хлипкая осень,

Истомлённое тело

Передышки запросит.

С каждым вечером вечер

Как изюм разбухает,

В загорелых плечах

Угольки остывают.

Бесполезно унынье

Опечаленной плоти,

Коль родная земля

Лик от Солнца воротит.

Спите, дети России…

В вашем сне серебристом

Струйки летнего ливня

Барабанят по листьям,

В тополях зарождается

Пуховая пурга,

И медовой испариной

Дышат луга…

Чёрный вестник

Был город как город и вдруг его

Посетил великий колдун.

Как все колдуны, был нелюдим,

Высокомерен, угрюм.

Плащ следы заметал в пыли;

Нахохленный капюшон;

В глазницах ворочались угли глаз;

Брёл, будто приплясывал, он…

Народ таращился на него

С балконов, из подворотен;

Мамаши детей загоняли в дома,

Осенялись крестом Господним.

Он брёл, на шушукающую толпу

Не обращая вниманья;

Вдруг замер, как вкопанный, возле угла

Одноэтажного зданья.

Толпа подтянулась, вытянув шею —

Что он высмотрел там, под ногами?

В сточной канаве валялись две крысы

С разбухшими животами…

— Увы, вам, люди! — прошамкал колдун. —

Сквозь толщу каменных стен,

Сквозь ваше довольство, беспечность и смех

Я чую пепел и тлен!

Умолк, запахнулся и дальше побрёл.

Толпа расступилась, нема…

А в щель занавески ревнивым взором

Его провожала чума…

Галина Щапова

Невыдуманная история

От автора

С Антониной Павловной Кожемяко я встречалась в прошлом году в Яропольском краеведческом музее.

18 мая 2013 года ей исполняется 89 лет. Для нее это двойной праздник, так как 18 мая — еще и Международный день музеев.

Сельский библиотекарь, создатель и бессменный директор Яропольского краеведческого музея, заслуженный работник культуры РФ, она до сих пор является хранителем и гидом своих любимых детищ — музея и библиотеки.

Вот ее рассказ.

Шел 1941 год. Немцы приближались к Волоколамску.

До прихода фашистов в деревне Парфеньково колхозники успели засыпать семенной фонд для посева на будущий год, прирезать колхозных коров и раздать мясо по воинским частям, а колхозное имущество мой отец Павел Константинович, председатель колхоза, решил раздать колхозникам.

Мама с тремя младшими детьми эвакуировалась, мне, самой старшей, исполнилось семнадцать, и я осталась с отцом. Несколько лет тому назад ему оторвало кисть руки в льномялке, и я, как говорил отец, была его правой рукой.

30 октября 1941 года в деревню вошли немцы.

Нас с отцом выгнали из дома. Приютили соседи. Но тут же объявились предатели — братья Селиверстовы. По их наводке разыскали отца, привели в немецкий штаб и приказали отобрать у колхозников ранее розданное зерно. Папа отказался, тогда его посадили в холодный погреб.

Немцы спешили к Москве и через несколько часов выступили из деревни в сторону Клина, забыв про отца. Колхозники выпустили его из погреба.

Через три дня в деревне разместился новый немецкий отряд. Деревенские ребятишки пошли собирать в лесу трофеи и обнаружили тянущийся по земле кабель (как выяснилось позже, это была немецкая линия связи). Они вырезали около ста метров этого кабеля, и вырезка эта кончалась как раз у нашего дома, который стоял на краю деревни.

Хотя мы в доме и не жили, фашисты обвинили в диверсии отца. Немцы кричали, что здесь живет партизан, что он имеет связь с партизанами. Папе грозила виселица.