Поляна, 2013 № 01 (3), февраль - [49]

— Девочки! Вы посмотрите, что же это делается? Лежишь, никого не трогаешь, а это чучело выходит из кустов без штанов и пытается меня чем-то удивить, как будто я не видела этого! Девчонки! Окружай его! Сейчас мы покажем ему, как пугать женщин! В психушке день незапертых дверей опять устроили, а мы отдувайся здесь!

В кустах подальше стоял невысокий мужичок и улыбался нам. Штаны его были расстегнуты. Я пошла обратно к лавочке.

— Окружай его! — кричала Анфиса Семеновна. Сейчас мы посмотрим, что он может на самом деле как мужик! А то штаны тут свои снимает! Врешь! От нас не уйдешь! Дунька! Верка! Ловите его! Ловите! Ха-ха-ха!

Мои женщины вернулись разгоряченные беготней по кустам. Анжела Семеновна волокла свою добычу за шиворот. Мужик явно не ожидал такого поворота событий. Он выворачивался как уж, пыхтел и ругался. Меня отпустили домой в связи со сложившимися обстоятельствами, а вся эта компания двинулась к милицейскому участку на соседнюю улицу.

Милицию я не любила. Я не любила ее с тех пор, как меня поставили на учет, и участковый стал доставать меня своими нотациями.

Меня научили в школе писать правой рукой. До этого у меня хорошо получалось и левой. Но старания Светланы Петровны не прошли даром. Она гордилась своими достижениями в области меня. Но как только правая рука записала, голова отключилась. Сбой в системе. Однажды вечером я перешла дорогу и направилась к школе. Полазила по лестнице на спортивной площадке. Покачалась на перекладине. Посмотрела на темные окна своего класса. Подняла камень правой рукой и подкинула его. А потом я поднимала камни еще и еще, и старалась попасть в окна нашего класса на втором этаже именно правой рукой. Я кидала и кидала изо всех сил. Сыпались стекла, и вдребезги разбивались у моих ног. Я ничего не слышала, только визжащий звон стекла. Сторож пришел, когда я уже заканчивала расправу с третьим и последним окном нашего класса…

Телефона у нас вскоре не стало. Но в последний раз, когда мы разговаривали с Маринкой по телефону, мы вспомнили все матерные слова, какие только знали или когда-нибудь слышали, вспоминая нашего физкультурника. Мне почему-то казалось, что с нами кто-то еще есть. Он, незримый, присутствует здесь, слушает, но молчит. Потом оказалось, что отец подключился к телефону соседки. Она была очень удивлена и возмущена этим обстоятельством. Долго ругалась на весь подъезд. Я поняла, почему у нас не было номера.

Сторож вызвал милицию. Они приехали быстро. Меня посадили и увезли. Утром отпустили. Мама повезла меня в психбольницу. Меня поставили на учет в психушке. Но это не помогло, а может, и помогло. В милиции меня тоже поставили на учет. Потом долго у всех мама одалживала денег на штраф.

Тиф зашел за мной, и мы пошли погулять. Он рассказывал о себе, а мне было ужасно скучно.

— Я закончил ПТУ. Меня распределили на Машзавод. Цех «веселый» у нас. Я не знал, что мне придется подписывать бумаги, что я не болтун. Завод оборонный. Только говорят, что волосы потом выпадают, и член может не стоять. Но деньги приличные платят. И вдруг сказал:

— Пойдем в ресторан завтра или в выходные?

— Пойдем! — согласилась я.

Потом, уже дома я думала, что в ресторан мы не пойдем. Туфель у меня нет. И платья тоже. На следующий день я пошла в универмаг, в отдел головных уборов. Хотелось представить, как бы я оделась в ресторан.

А тут смотрю, туфли привезли в отдел обуви. Чудесные туфли. Что надо! Лодочка аккуратная, каблучок небольшой. Я помчалась к маме на работу. Я плакала и просила, я умоляла и доказывала, что мне нужны туфли. Срочно! Необходимы как воздух! Мама заняла денег у заведующей, и я помчалась обратно в магазин. Моего размера уже не было. Я долго примеряла на полтора размера меньше. Были еще на два размера больше, но их я мерить не стала. Я поджимала пальцы и старательно из своего 36-го размера делала 34,5. Мне удалось. Я втиснула ногу. Я встала и походила. Вроде бы ничего. Может, разносятся. Весь день я их разнашивала и разнашивала. Я выдерживала дойти в них до булочной за углом, а затем разувалась и шла босиком.

— Нет, ты знаешь, мы не пойдем в ресторан. Глупость какая! Чего там делать? Пойдем лучше в клуб, на дискотеку, — сказала я Тифу на следующий день.

Мои бодрые женщины-озеленители радовались как дети, рассказывая мне потом, что было в милиции. Оказалось, что он вовсе и не из психбольницы сбежал. Он вышел с собакой прогуляться, а собака убежала, а он ее искал в этих самых кустах. Оказалось, что это не собака, а наша Анжела. Мужика отпустили. За что его забирать? Анжела тогда целую речь произнесла:

— Нельзя его отпускать! Как вы не понимаете? Он изнасилует кого-нибудь, потом поздно будет!

— Гражданочка, не беспокойтесь! Вот тогда мы его и посадим, а сейчас не за что! Он говорит, что писал в кустах, а вы к нему приставали, можно сказать домогались. Может быть, вас задержать?

Мы, конечно, посмеялись.

Я решила, что пора завязывать с озеленительством. Мне дали немного денег. Бригадир Анжела на прощанье сказала: «А ты Мопассана читала? Обязательно „Пышку“ почитай!»

Итальянцы меня, и не только меня, заводили с пол-оборота. Как начинала звучать «Ма-ма-ма ма-ма-Мария-аа», народ визжал от восторга. Все начинали скакать в каком-то экстазе. В этот момент все безумно любили друг друга. И не существовало никаких парочек, весь зал был как единое целое, скача и подпевая во все горло «ма-ма-ма мама-Мария-ааа». Мы отражались в зеркалах от пола до потолка, и нас становилось намного больше. В зеркалах тоже прыгали, пели девчонки и ребята. И мне казалось, что я — это не я, а меня много, и как собрать и сложить эту девчонку обратно в целое? Тиф скакал рядом. Высоко, задирая ноги, как молодой жеребец. Мы хохотали, когда встречались взглядами.