Полвека с небом - [6]

— Ну, ребята, поехали, хватит ваньку ломать. Довели, можно сказать, себя до ручки… Будете теперь жить по-человечески.

Кое-кто из беспризорников по привычке начал было хорохориться. С разных сторон послышались выкрики:

— Куда поехали?

— Нам и тут неплохо!

Руководитель операции спокойно возразил:

— Неплохо — это еще не хорошо. А мы с вами, пацаны, новую житуху будем организовывать — умную, интересную. Хорошую на все сто!

Я почему-то сразу поверил этому человеку. Он не подлаживался под нас; в негромком голосе его звучали строгие, даже властные, нотки, но была в нем какая-то неотразимая убежденность в своей правоте, от которой на душе у меня сразу стало как-то легко и спокойно. Такой врать не станет, решил про себя я.

Но нашлись среди беспризорников и такие, кто смотрел на вещи иначе. Кое-кто из ребят попытался было рвануть из кольца окружения. Но затея их не имела успеха. Все выходы оказались перекрытыми.

Подогнали два грузовика. Беспризорники — большинство с шутками, но кое-кто и с руганью — разместились в кузовах, а через полчаса мы уже въехали во двор, на воротах которого издали бросались в глаза огромные буквы: «ОГПУ». Нас выстроили, пересчитали, разбили по возрасту. Потом дали каждому по куску мыла и повели в баню. Пока мы отмывали с себя многонедельную грязь, одежду нашу успели сжечь, а взамен выдали новую. Непривычно было облачаться во все чистое, и здесь без шуток тоже не обошлось.

На другой день, перед завтраком, какой-то серьезный человек, с усталым лицом и с наганом на боку вкратце разъяснил нам наше новое положение, а заодно и обстановку в целом. Он говорил, что решением рабоче-крестьянского правительства начата борьба с беспризорностью, что заниматься этим будет ГПУ, председателем которого является Феликс Эдмундович Дзержинский. Нам объяснили также, что все мы будем учиться — школа рядом. А потом ознакомили с распорядком дня.

И началась наша новая жизнь. За ворота детдома выходить никому не разрешалось. Жили на полном самообслуживании. Все делали сами: убирали, стирали, по очереди готовили пищу на кухне, даже стригли друг друга. Из обслуживающего персонала в детдоме насчитывалось всего три-четыре человека. Они же, кстати, числились и воспитателями.

Спали мы, помню, на железных койках, матрацы и подушки набивали сеном. Вначале спали прямо на матрацах, но потом каждому выдали по простыне. В школе вместо тетрадей использовали шершавую, как наждак, серую оберточную бумагу, писали карандашами, так что и рассмотреть-то написанное на такой самодельной тетрадке было трудно.

Жили, словом, небогато — все только самое необходимое. Но никто нам златых гор и не сулил. Крыша над головой есть; еда хотя и скудная, но зато всякий день и досыта; одеты-обуты, в классах читать-писать учат… Чего же еще! А главное — смысл появился в жизни, которого прежде не было…

Вскоре там же, в детдоме, когда мне исполнилось шестнадцать лет, меня избрали секретарем комсомольской ячейки. Комсомольская работа — дело живое, требующее постоянно быть в самой гуще происходящих событий. Порой приходилось нелегко — не хватало умения, опыта, — но жить зато стало куда интереснее. Влекла меня и учеба. Сколько себя помню, я всегда жадно тянулся к знаниям, ненасытно вбирал в себя все, что так или иначе могло пригодиться в жизни. И когда летом 1927 года директор фабрично-заводского училища объявил, что заводу нашему нужны дизелисты, я записался на курсы одним из первых.

Пришлось, правда, лишиться временно части заработка, но я об этом ничуть не жалел. Жилось, понятно, трудно, каждая копейка была на счету, но я привык обходиться самым малым. Тем более игра, как говорится, стоила свеч. В ту пору такие профессии, как дизелист, считались престижными и котировались высоко. Да и как иначе! Тут тебе и сложная техника, и ответственность, и особое доверие — дизели снабжали электричеством весь завод.

К тому времени меня избрали членом бюро заводской комсомольской организации. И двойная ответственность — рабочая и общественная, а вместе с тем и двойное доверие вселяли в меня уверенность, что я нужен людям, приношу пользу.

Казалось бы, чего еще! От добра, как утверждает пословица, добра не ищут. Но юность неугомонна, и в душу запала новая мечта — овладеть еще более сложной техникой, стать шофером.

Шоферов в городе не хватало, профессия эта считалась тогда чуть ли не экзотической. А в Новороссийске вслед за первым отечественным грузовиком АМО стали появляться легковые автомобили различных иностранных марок — «рено», «мерседес», «дедион». Это теперь «Жигули» да «Волги» чуть ли не возле каждого подъезда стоят. Тогда же автомобиль был в новинку: пропылит по улице — редкий прохожий не обернется.

А тут еще попалось на глаза объявление о наборе на шоферские курсы, и я, конечно, не устоял. Учиться предстояло без стипендии, да что поделаешь — хорошо хоть не надо было платить за науку. Пришлось, словом, на целых шесть месяцев еще туже затянуть пояс. Обносился за полгода дальше некуда, да что одежда — иной раз и есть было нечего, так и промотаешься целый день голодный. Ни мать, ни братья помочь мне тогда не могли, сами еле-еле сводили концы с концами. Ребята, верно, помогали, чем могли, сочувствовали моей мечте…