Полузабытая песня любви - [29]

– Это я, Зак. Здравствуйте, мисс Хэтчер. Я уже к вам приходил, помните? Вы просили меня прийти еще раз, чтобы кое-что принести… и, может, опять поговорить о Чарльзе Обри?

– Разумеется, помню. Это было вчера, – проговорила хозяйка дома после некоторого молчания.

– О, так и есть. Конечно, – улыбнулся Зак.

– Вы принесли? Ну, то, что я просила? – спросила она.

Зак порылся в сумке, достал завернутое сердце и протянул ей:

– Я упаковал его как следует в газеты, чтобы оно оставалось холодным, пока не попадет в ваши руки.

– Хорошо-хорошо. К чему оно мне испортившимся, – пробормотала мисс Хэтчер, словно разговаривая сама с собой, а потом едва слышно, без слов, замурлыкала нечто, напоминающее мотив песенки. Развернув сердце, она его понюхала. Не быстро и осторожно, как это сделал бы Зак, а вдыхая долго и глубоко. Вдох знатока. Так нюхает вино сомелье. Зак почувствовал себя слегка неуютно из-за своего обмана. Димити ткнула в сердце указательным пальцем и стала смотреть, как его тугая плоть обретает прежнюю форму, заполняя только что сделанную ямочку. Затем она вернула бумажный сверток Заку и покачала головой. Не с негодованием, а скорей с разочарованием. – Зарезанного не более дня назад, – проговорила она и захлопнула дверь.

Потеряв дар речи, Зак постучался снова, но Димити явно не имела намерения открывать. Чертыхаясь, он подошел к окну и прильнул к нему, приложив к стеклу обе руки, чтобы заслонить свет, – так лучше было видно, что происходит внутри. Впрочем, Зак хорошо понимал, что этим едва ли сможет себе помочь.

– Мисс Хэтчер? Димити? Я привез вам булавки, о которых вы просили, и я могу принести вам… более свежее сердце во вторник – так мне пообещал продавец в мясном магазине. Тогда я вам его и отдам, хорошо? А теперь не возьмете ли хотя бы булавки? Мисс Хэтчер? – Он вгляделся в полумрак, царивший внутри дома, и готов был поручиться, что заметил какое-то движение. В качестве последней отчаянной попытки Зак достал из сумки журнал «Берлингтон мэгэзин» [30], открыл его на странице, где был рисунок стоявших рядом Димити и Делфины, и поднес к стеклу. – Димити, я хотел спросить у вас об этом рисунке. Не вспомните ли, когда он был создан и в какую игру вы играете? Какая она была, эта Делфина, дочь Обри? – Зак подумал о портрете Делфины, висящем у него в галерее, и о тех долгих часах, которые провел, рассматривая его. И снова почувствовал дрожь, вызванную ощущением нереальности, оттого что ему встретился человек, который видел его идола во плоти. Притрагивался к коже, держал за руку. Но изнутри не доносилось ни звука, и ни малейшего движения больше заметно не было. Зак опустил руки и отступил от окна, признав поражение. В стекле он увидел черный силуэт – свое отражение на фоне сияющего моря и неба позади.

Он обошел дом, спустился к утесу, сел там, положив ногу на ногу, и прищурился, глядя на море. Ветер налетал порывами, и вода была то гладкая, то покрывалась рябью – попеременно то матовая, то залитая ослепительным светом. На море были видны огромные пятна, как бы поднявшиеся на поверхность из глубины, и длинные полосы – возможно, кильватерные следы кораблей-призраков, уже скрывшихся за горизонтом, или внешние признаки течений, удаляющихся от земли, во всем остальном остающихся невидимыми. Когда Зак представил себе всю силу, всю бесконечную мощь водной стихии, его охватил восторг, который породил желание написать маслом открывшееся ему ослепительное зрелище, но тут его внимание привлекло бледное движущееся пятно, возникшее, точно вспышка. Он присмотрелся и увидел, что на пляже прямо под ним появилась Ханна Брок. Зак не мог понять, как она спустилась к воде, потому что женщина, конечно, не проходила мимо коттеджа, а другого пути в маленькую бухточку, где находился пляж, не было видно. Но тем не менее она оказалась там и, пока он смотрел на нее, скинула джинсы, рубашку и направилась к воде в своем выцветшем красном бикини. Ее волосы, на сей раз не подвязанные зеленым шарфом, развевались на ветру, и вскоре Ханна уже вошла в воду по щиколотки. Зак видел, как она широко расставила длинные пальцы рук, а затем сжала их в кулаки. Наверное, ей было холодно. Он слегка улыбнулся. Ханна пристально смотрела в море, как это делал он всего лишь мгновение назад. Такой широкий ровный горизонт всегда привлекал его внимание. Зака неудержимо влекло к нему. Он присел на корточки – так низко, насколько смог, – и отодвинулся от края обрыва как можно дальше, но так, чтобы видеть Ханну. Оказаться в очередной раз пойманным на том, что он за ней подглядывает, всерьез предупредил он себя, будет означать конец. Никакого пути назад… Эта мысль застала его врасплох – конец чего?

Между тем Ханна повернула направо и пошла вдоль края воды. Кожа у нее была незагорелой, но все-таки не такой мертвенно-бледной, как у Зака. Увы, не приходилось сомневаться, что под его одеждой кожа именно такая. Купальщица была узкобедрой, худощавой, ничего лишнего, и смотрелась как-то обыденно: плоские груди, худые руки. Только талия – впрочем, не такая уж тонкая – отличала ее фигуру от мальчишеской. Но в то же время женщина не выглядела хрупкой, совсем наоборот. Каждый дюйм ее тела казался наполненным энергией и жизненной силой. Возможно, эта сила предназначалась для борьбы. Он вспомнил вызов в ее глазах, когда они разговаривали в пабе. Что ему от нее нужно? Ханна взобралась на каменистую гряду у дальнего конца пляжа и, перешагивая с одного валуна на другой, двинулась в море. Добравшись до места, где камни, похоже, кончились, она продолжила идти вперед и прошла еще футов пятьдесят, бредя по воде, плещущейся у ее колен. Зак смотрел как завороженный. Вероятно, там, под водой, находится каменное дно, достаточно плоское и широкое, чтобы по нему можно было идти, даже не видя, куда ставишь ногу. И вот Ханна застыла на секунду, напряглась и плавно нырнула вперед.