Полустанок - [2]

Шрифт
Интервал

Где гора снимала с туч пургу, —
Вспоминая лязганье рубанка,
Приподнялись избы на снегу…

По этим дням

По этим дням, — рассказанным судьбою
Моей душе, прошедшей сквозь костры, —
Плывут года, качая над собою
Ночные сны перейденной поры.
Дождался мир столикой перемены,
Как зверь в силках испуганно дыша…
По головням, чье пламя взрыла стены,
Тяжелым дымом ползает душа.
Когда метнулись в сторону пожары
И ветер дни рассыпал как гармонь,
Я услыхал, как сердце под удары
Швырнуло жизнь, приветствуя огонь — —
И долго в даль горбатою волною
Бежал пожар, как ветер от ловца,
Но у того, кто следовал за мною,
Молчали скулы красного лица — —
И был мой путь, золою занесенный
Не легче тех обветренных дорог,
С которых падал щебень раскаленный,
Когда ложились искры на порог — —
Но тот, чьи скулы каменным молчаньем
Встречали вихри рваного огня,
Меня пригнул к немому заклинанью
На все пути нахлынувшего дня.

Вошел в подвал

Вошел в подвал, постукивая палкой.
Линялой тряпкой окна перетер.
Взглянул во двор, где старую гадалку
О чьем то сердце спрашивал монтер.
Часы вели по циферблату время…
Монтер свернул тугие провода,
И, сбив картуз свой ухарский на темя,
Пошел искать указанный чердак.
Но был чердак, где сила молодая
Ломала болью хлесткую гармонь,
Как тот подвал, где окна вытирая
В тоске по солнцу шарила ладонь.

От дождя ушла

От дождя ушла под ворота
(Не любила весенней возни!)…
Пудра. Скука. Зевок. Забота
Не промокнуть в весенние дни.
За воротами — грохот улиц…
Отступила к крутой стене
И взглянула, как ветры гнули
Ее спутницу-тень в окне.
Набегала вода, бросая
Эту тень от окна к окну…
На панели — девченка босая
Догоняла, смеясь, волну.
И с окна — под босые пятки —
Вдруг, сорвавшись, метнулась тень… —
— Та, что с ветром играла в прятки
Побежала в весенний день!

Этот мрак

Этот мрак, лохматый ветра́ми,
Протолкнет — туда — ледоход,
Где в небесную, тихую гавань
Принимает заря пароход.
И пойдут — одними путями, —
Расстилая в простор тишину,
Ледоход и зари пламя
В океане ловить волну.
Но волну, с кормы парохода,
За собой позовет капитан;
И разбитую грудь ледохода
Засосет золотой океан.

Мои песни подымут

Мои песни подымут снова
Эту удаль покатых плеч. — —
Отыщите такое слово,
Где бы мог я, как в гроб, залечь.
Упокойную петь над собою?
Над могилой трясти бородой?
Четверть века в глухом перебое
Еще бьется весенней водой!
Вот несу переносным грузом
Эту силу, что в кровь залегла.
Ты, считавшая вздохи Муза,
Видишь, — к небу летит зола!
Слышишь грохот воды весенней?
Четверть века гудит в набат.
Я не первый и не последний
В ком ломает себя судьба.
Я не слышу иного зова, —
Только тот, что бросаю — я.
Гнись, как радуга, сила слова
Над просторами — бытия!

Но пенье птиц

Мирьям В.

Но пенье птиц? Но солнце на тропинке?
Но перекличка радостных колес? — —
Тяжелый день, под небо выгнув спину,
 Упав, примял встревоженный овес.
Но пенье птиц? Но сердце под рубашкой?
Молчи, молчи, осенняя трава! —
Вросла в любовь кудрявая ромашка,
В тоску вросли примятые слова.
И все вокруг — — и солнце над тропою,
И эхо слов, и слово — — все вокруг
Плывет в туман, чтоб там, за тишиною,
Начать со мной повторную игру.

От крыльца

От крыльца с резными петушками
До далеких степей за селами,
Я дорогу мостил шагами,
Бездорожье — песней веселою.
Уходя от тебя по́вечер,
Когда небо роняло облако,
Я с улыбкой Алеши Поповича
Под чужими стоял окнами.
Но когда деревянным голосом
Взрыл петух тишину ломкую, —
На меня золотым колосом
Указали лучи звонкие.
И петух на крыльце крашенном,
За упавшими в пыль тыквами,
Бросив крылья ко мне пашнями,
Мою ревность в груди выклевал.

Старый клен

Старый клен твои инициалы
Засосет разбухшею корой.
Кто поймет тревожные сигналы
Этих веток, певших над тобой?
Кто поймет, что корень перекручен,
Оттого, что я постичь не мог, —
Что дожди весенние — от тучи,
Что любовь — от боли и тревог?
Будет луч, распластанный о камень,
Ждать под небом дремлющей грозы, —
Чтобы клен, стареющий веками,
Мог познать любовные азы…

Подкралось к весенней заре окно

Подкралось к весенней заре окно.
Спросонок, — еще осторожно, —
искали лучи утонувшее дно
улыбки твоей тревожной.
Тревога не ждет. Но тревожная зыбь
не может на пруд опереться,
и крылья звенящей над ним стрекозы
не могут лучем согреться…
К чему же, за красным, оконным стеклом,
где борется вишня с сиренью,
стремится под небо — тугим ростком
над тишью — стрекоз гуденье?
Какими словами убьешь тишину?
И нужно ли тишь эту мучить,
чтоб, выбежав в сад, вот такую весну,
как эту, — — гонять по сучьям?..
Метнулись в зарю золотые межи.
С забора — лучи упали.
Не все ли равно, куда добежит
весна?.. — До души, до окна ли!..

Над дверьми — разбитый колокольчик

Над дверьми — разбитый колокольчик.
Под окном — линялый желобок.
Прислонясь к воротам, ветер-гончий
О бревно почесывает бок.
Греет солнце. Греет понемножку, —
Я не знаю, долго ль до меня
Эту в сад бегущую дорожку
Притоптала девичья ступня.
Есть слова, которыми томиться
Каждый летний вечер суждено.
Поползут, считая черепицы,
Голубые тени на окно.
Там, в кустах смородины примятой,
Лишь сбегут туманы под откос,
Летний вечер ласковою мятой
Тронет пряди девичьих волос.
Над дверьми причудливой резьбою
О звонок коснется тишина. — —
Есть слова… За девичьей судьбою

Еще от автора Георгий Давыдович Венус
Война и люди (Семнадцать месяцев с дроздовцами)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Зяблики в латах

Георгий Давыдович Венус (1898–1939) родился в Петербурге в семье потомка немцев-литейщиков, приглашенных в Россию еще Петром Первым. В Первую мировую войну Георгий Венус вступил в звании прапорщика в 1915 году. Был дважды ранен и награжден Георгиевским крестом. Ужас революции вынудил Георгия Венуса, как и многих, бежать на юг и вступить в ряды Добровольческой армии. Прапорщик Венус попал в Дроздовский добровольческий офицерский полк, прославившийся своей храбростью на полях сражений Дона и Крыма. В 1925 году, уже в эмиграции Георгий Венус и написал этот роман по воспоминаниям о тех событиях.