Полуостров загадок - [17]
Сто лет спустя Майдель, ученый путешественник и представитель царской власти в Колымо-Чукотском крае, попытался закрепить у чукчей начальственную организацию, разделив народ на ясачные роды во главе с родовыми старшинами и верховным князем Омракуургеном. Как символ наследственной верховной власти Омракуурген получил царский кафтан, кортик, инкрустированный золотом, серебряные медали, жалованные грамоты с висячими сургучными печатями. А от своих предков — ожерелье знаменитого чукотского вождя Кивающего Головой.
По счастливому стечению обстоятельств, эта старинная реликвия оказалась в наших руках…
— Зачем тебе ожерелье наших эрымов? — спросил вдруг Тальвавтын. — Подари мне костяную цепь.
Я задумался. Пламя светильника освещало суровые скуластые лица. Тальвавтын недаром собирал старинные прерогативы власти эрымов. Видно, старик всеми путями стремился укрепить свою власть в Пустолежащей земле. Но спасут ли его от неумолимого наступления времени эти старинные побрякушки?
— Тебе, Тальвавтын, нужно ожерелье эрымов, нам — олени. Продайте шесть тысяч важенок; мы тебе и твоим людям деньги, товары все отдадим и ожерелье в придачу.
Тальвавтын выслушал предложение, не шевельнувшись, опустив голову. Вокруг неподвижно, как мумии, сидели его приближенные. В пологе было душно и жарко. Они могли просто укокошить нас и овладеть ожерелье ем и товарами. Я чувствовал, как напрягся Костя, готовый отразить нападение. В темном углу зашевелились парни с угрюмыми физиономиями. Мне почудилось, что дула винчестеров дрогнули и поворачиваются в нашу сторону.
А Тальвавтын неподвижносидел и молчал, словно по грузившись. в забытье. Все взгляды обратились к Тальвавтыну. Как будто ждали его сигнала.
— Ты говоришь, — вдруг хрипло спросил он, — что последний эрым подарил костяную цепь твоему отцу? Хорошо… Совет старейшин будем делать — отвечать тебе. А теперь прощай, — нахмурился он, — думать будем.
С облегчением мы выбрались из душного полога. Никто не вышел нас провожать. Гырюлькай, бледный, осунувшийся, ждал у нарт.
Кораль
Домой возвращались в полночь. Звездное небо переливало разноцветными сполохами, ярко светила луна, туманный Млечный Путь уводил куда то выше перевала в темную пропасть неба.
Олени бежали резво и споро. Хрустел снег под копытами, визжали полозья. Нарты скользили будто по алмазной пыли.
Взлетев на перевал, мы едва не сшиблись с бешено; несущимися оленьими упряжками. На передней нарте стояла на коленях Геутваль, погоняя оленей гибкой тиной[14]. Кенкель[15] со свистом рассекал воздух. За спиной у девушки блестел винчестер. Позади мчалась упряжка с Тынетэгином, вооруженным длинноствольной винтовкой.
Увидев нас, Геутваль вихрем слетела с нарты.
— Какомэй! Жив ты?! Подбежал Тынетэгин:
— Тальвавтына убивать ехали…
— Ну и дьяволята! — рассмеялся Костя.
Не сговариваясь, мы подхватили Геутваль и стали подкидывать к нёбу, полыхающему зеленоватыми огнями. Наконец девушка уцепилась за мой капюшон, и я осторожно поставил ее на сверкающий снег.
— Думала, совсем пропадал… — тихо проговорила она и вдруг прижалась тугой раскрасневшейся щекой к обветренному, бородатому моему лицу. Я ощутил нежное тепло девичьих губ.
— Огонь девка! — восхитился Костя и взял ее маленькую ручку в свои громадные ладони.
— Осторожно, не раздави, медведь.
— Не ревнуй — хватит с тебя и Марии, — ответил Костя.
— Что он говорит? — спросила Геутваль.
— Этот говорит, что ревную тебя. Глаза девушки плутовато блеснули.
Все вместе мы стояли рука об руку на обледенелом перевале, освещенные северным сиянием. Вороненые стволы винтовок тускло отсвечивали, и казалось, что никакие опасности теперь не страшны нам.
Почему то пришла на ум песенка из джек лондоновского романа «Сердца трех». Я обнял Геутваль и громогласно затянул гимн искателей приключений:
Голос терялся в густом морозном воздухе, а пустой обледенелый перевал мало походил на палубу корабля. Не было и грот мачты. Но все равно, — песня сложена была о таких же доблестных скитальцах, какими мы себя сейчас представляли.
— Ох, и фантазер ты, Вадим! — воскликнул Костя. — А ну, давай еще. И и раз…
Ветра свист и глубь морская! Жизнь недорога…
Схватившись за руки, мы протанцевали дикий танец, увлекая в свой круг оторопевшего Гырюлькая. Вероятно, люди в мехах, пляшущие в призрачном свете луны, имели довольно странный вид.
Спускаясь в Белую долину, мы гнали оленей галопом. В холодной мгле упряжки, посеребренные инеем, точно летели на серебряных крыльях…
Две недели Тальвавтын не подавал о себе вестей. Мы истомились, ожидая ответа. Каждое утро уходим с Гырюлькаем и Тынетэгином в стадо — помогаем пасти табун Тальвавтына. Илья остается в стойбище — сторожить груз. Зимний выпас северных оленей — несложное дело. Олени спокойно копытят снег, добывая ягель.
Ягельники здесь богатые, никем не потревоженные, покрывают землю пушистым ковром. Снег рыхлый, и олени держатся почти на одном месте, не отбиваясь от стада.
Мы разделили трехтысячный табун на две части и пасем животных в двух соседних распадках. У оленей хорошо развит стадный инстинкт, и теперь даже отъявленные бегуны не уходят далеко, а прибиваются к одному из косяков.
