Полуостров сокровищ - [59]
Лумумба хитро прищурился.
— Ты в этом абсолютно уверена?
— По глазам вижу.
Вытянув шею, и став похожим на седого удава, Лумумба приблизил свою голову к моей, заглянул в глаза и плотоядно улыбнулся, облизав губы раздвоенным языком.
Я сглотнула сухим горлом.
— Ладно, прощаю на первый раз, — став прежним, он подмигнул.
— А в запой уходить больше не будете?
— Постараюсь.
— Тогда я вас тоже прощаю.
— Премного благодарен, — с совершенно серьезным лицом поклонился наставник. — Век воли не видать. По гроб жизни…
— Да поняла я уже, поняла.
— Где Гамаюн? — как ни в чем ни бывало спросил он, бодро вбегая в сени.
— На печи дрыхнет, без задних лапок. Заржавела уже от лени.
— Ничего. Сейчас мы её разбудим. Гамаюша! Ко мне! — распахнув дверь в нашу комнату, Лумумба застыл на пороге, победительно оглядывая плацдарм.
Птица, заслышав голос хозяина, осторожно выглянула из-за вьюшки. Затем бочком вышла, встопорщила перья — послышался тихий железный шорох, — и только после этого неуклюже спорхнула на стол.
Кот уже разводил пары под самоваром.
— Чего изволите, хозяин? — как-то невесело спросила птица.
— А найди-ка ты мне Ивана-молодца! — распорядился наставник, усаживаясь к столу. — Где он, что делает…
— Не могу знать, хозяин. Не вижу я его.
Лумумба отставил только что наполненный чаем стакан.
— То есть как не видишь? Ослепла?
— Вы же знаете, хозяин: я только живых зрить способная.
До меня не сразу дошел смысл сказанного. А когда дошел…
— Что ты несешь, железяка ржавая?
Схватив ворону за жесткую сегментированную шею, я принялась её душить. Гамаюн не сопротивлялась. Как тряпочка, провисла она в моих руках, раскинув крылья, и только горько, закатывая глазки, вздыхала.
— Отставить экзекуцию! — гаркнул Лумумба, отнимая у меня птицу и пристраивая её обратно на стол. — Гамаюша, вдруг я чего не понял: где Иван? — попросил он так ласково, что у меня мурашки по всему телу забегали.
— Я не вижу его среди живых. А это значит, что он…
— Не каркай, — поднял руку бвана. — Не надо делать поспешных выводов. Иван — мой ученик. А я, как ты знаешь…
— Унган, Великий и Ужасный, — покорно кивнула Гамаюн. — Но и вы, хозяин, должны помнить, что мои глаза открыты день и ночь, и видят всё, что творится на белом свете, если я чего не вижу, значит этого больше…
— Клюв скотчем замотаю, — флегматично предупредил Лумумба. Птица захлопнулась. — То, что ты его не видишь, ничего не значит. Я верю в своего ученика.
— Кто-то недавно говорил, что вера — это катахреза, — съехидничала ворона.
— Вера вере рознь, — отрезал наставник.
В ушах было ватно и глухо. Ноги дрожали. Если я правильно всё понимаю, Ванька… Стоп. Фигушки. Я тоже верю. Даже мысли не буду допускать, что он…
По лесам, по полянам, дружат Марья с Иваном… Тут любовь без обмана…
Без дружка, без Ивана, жить и Марья не станет, а зачахнет, завянет…
Я помотала головой, чтобы вытряхнуть из ушей назойливый голос. Свой собственный, между прочим.
— Извините, господин начальник. Не объясните ли насчет веры?
— Вот ты, падаван… — он отхлебнул черного, тягучего, как кофе чаю, и зажмурился. — Ты веришь в чудеса?
— Конечно верю, — я даже удивилась. — Потому что сама неоднократно становилась свидетельницей, и даже объектом…
— А зря. На самом деле, чудес на свете не бывает.
— Как вы можете так говорить? Вы же маг.
— Магия — это всего лишь продукт человеческой воли, усиленной наркотическим стимулятором. Верить надо в факты.
И тут до меня кое-что дошло. Вцепившись в раскаленный стакан и крепко зажмурившись, я выпалила:
— Вы не верите, что Ольга невиновна! Вы и бухали, потому что убедили себя в том, что ваша бывшая — убийца!
Повисла тишина. Только старинные бабкины ходики на стене негромко, но отчетливо, выплевывали бисеринки секунд. Вокруг лица воздух сгустился и стал горячим, я не выдержала и приоткрыла один глаз. От кота над столом торчали одни уши. Ворона, схоронившись за самоваром, подавала безмолвные знаки: беги, мол, спасайся…
Лумумба, в первый миг показавшийся спокойным и собранным, гнул взглядом ложки. Когда очередная, покорная его воле, сгибалась буквой «зю», он откладывал её на скатерть и брался за следующую. После шестой посмотрел на меня и спросил:
— И откуда ты взялась, такая умная?
— А что, не правда?
Наставник вздохнул и отвернулся. Кот вылез из-под стола, ворона, выкатившись из-за самовара, принялась чистить клюв. Я поняла, что пронесло.
— У меня нет доказательств, — не поворачиваясь, угрюмо сказал наставник. — А на суде, как ты понимаешь…
— Ванька отправился на тот берег за духом Игоря, — напомнила я.
— Духа к присяге не призовешь.
— Да какая разница? Если Игорь сам, при всем честном народе, скажет, кто его убил… Помните, как вы допрашивали Ядвигу Карловну?
— Дух — это не зомби. Как ученица угнана, ты должна знать разницу.
— Да как я могу что-то узнать, если вы мне ничего не говорите? Ваньки нет, вы в бане штаны просиживаете, ворона на печи ржавеет… А мне что остается?
Вздохнув, Лумумба поднялся и потянулся за плащом.
— Вы куда? — спросили мы хором с Гамаюн и котом.
— Как куда, а Душегуб? Хотела расследование вести? Идем, младший падаван, буду учить тебя уму-разуму…
Я знала, что совершаю ошибку, влезая в вампирское логово ночью. Но, во-первых, в замке грохотала оперная музыка, они, как обычно, что-то праздновали. Во-вторых, охранная система была человеческого бренда - будь она гномского производства, всё стало бы намного сложнее. В-третьих, меч Токугавы по праву принадлежит мне, а не кровососам. И самое главное - меня к такому готовили всю жизнь. И я готова.
В нашем мире человеку все труднее быть невидимкой. Несколько лет у меня это прекрасно получалось, но необъяснимым образом меня опять нашли. Ведь современные технологии неотличимы от магии. А цифровой след остается всегда. Бежать или драться? Орел или решка? Я выбираю третий вариант. Ведь вероятность того что монетка встанет ребром существует. Здравствуйте! Меня зовут Алекс Мерфи и у меня есть проблема. Я — чудесник. И я знаю как сделать невероятное возможным.
Я почти ничего о себе не помню, Меня хотели избавить от всех внутренних органов, а остатки завернуть в зачарованные бинты из моей же кожи. Большая часть уровней потеряна. А еще есть проблема с душой, которая ныне принадлежит своему законному владельцу только частично. Поводов для злости и отчаяния более чем достаточно, но архимаги бывшими не бывают, а значит я обязательно воздам по заслугам всем своим обидчикам, ведь при мне мой самый главный инструмент — разум! А я архимаг! Ну, мне так говорили…
В Центре Исследования Аномалий, в одной из комнат, никогда не горит свет. Профессор Вяземский знает, что скрывается за ее дверями. И знает, как мало времени осталось у человечества. Удастся ли ему найти способ остановить аномалии, прежде чем они поглотят планету? И как быть, если спасти мир можно только переступив законы человечности?
«Взяла Красная шапочка корзинку пирожков и понесла ее … бла-бла-бла» — в корне неверная история. Я типа Красная Шапочка, только вот не ношу я шапок, тем более красных. Предпочитаю туфельки или сапоги ярко-красного, почти алого цвета. И нет у меня бабушки. А в тот лес я хожу совсем по другой причине. Я — Страж Леса, охраняющий секрет, таящий в себе проклятие и обреченных оборотней, утративших человеческий облик.
Разорвав политическую помолвку, король Вайнор бежит из враждебного государства. Верные слуги и телохранительница делают все, чтобы доставить сюзерена на родную землю. Но что ожидает его на родине? Готов ли сам король к ненависти и предательству тех, кому доверял? Где найдет союзников и что поймет в нелегкой борьбе с самим собой? А главное – сможет ли уберечь женщину, ставшую для него всем?
После неудавшегося Апокалипсиса и изгнания в Ад Сатана забирает с собою Кроули, дабы примерно его наказать — так, как это умеют делать в Аду, — а Азирафаэль не собирается с этим мириться и повышает голос на Господа. Рейтинг за травмы и медицинские манипуляции. Примечание 1: частичное AU относительно финала событий на авиабазе. Примечание 2: частичное AU относительно настоящих причин некоторых канонных событий. Примечание 3: Господь, Она же Всевышний, в этой Вселенной женского рода, а Смерть — мужского.
…Бронепоезд дымил, как перегретый утюг, но всё равно не мог набрать скорость. Орки уже подбирались к паровозу. Отбросив раскаленный автомат, я повернулся к Лумумбе. Тот, весело оскалившись, выглянул в люк, а затем выпрыгнул на крышу вагона. Я — за ним. Солнце жирной масляной каплей сползало за горизонт. — Давай, в режиме нагнетания, вплоть до тетануса! Начали! — глаза бваны полыхнули синим. Степь вздыбилась и разверзлась огромной пастью, утыканной стеклянными зубами. Разбойники брызнули от бронепоезда, но червь нагонял их и поглощал одного за другим, вместе с мотоциклами. — Отличная работа, падаван! — прокричал бвана сквозь черный дым, а затем, отряхнув руки, уселся на крышу, достал из жилетного кармана губную гармошку и заиграл. Я пристроился рядом, свесил ноги в пустоту и стал подпевать, наблюдая, как в песке, одна за другой, исчезают фигурки байкеров. Ветер уносил слова давно забытой песни: — Прилетит вдруг волшебник…