– Ангел мой! – воскликнула она живо, – здесь умолить можно все; здешнее место – все равно что гора Фавор, но только должно тебе знать, что бог ведь на зло молящему не помогает!
Аичра совсем рассердилась.
– Что вы за глупости говорите! – вскричала она, – какое же здесь «на зло молящее», когда я хочу его от бессемейного одиночества в закон брака привесть и потом так сделать, чтобы он любил непременно все то, что все люди любят.
– Да, то есть чтобы он не косоротился бы к простоте, а искал бы себе прямо не одно душеполезное, но и телополезное?
– Вот и только!
– Да, если только в этом, то это, конечно, благословенный закон супружества, и в таком случае бог тебе наверно поможет!
– Да, а вы, пожалуйста, теперь уж дальше замолчите, потому что скоро будет рассвет, и я очень расстроилась и буду бледная.
Шехерезада умолкла. Соседки больше ничего не говорили и, может быть, уснули; последовав их благоразумному примеру, заснул перед утром немножко и я, но потом вскоре снова проснулся, оставил на столе деньги за свою «ажидацию» и уехал из Рима, не видав самого папы…
А поездка эта все-таки принесла мне пользу: мне стало веселее. Я как будто побогател впечатлениями, – и теперь, когда мне случается возвращаться ночью по купеческим улицам и видеть теплящиеся в их домах разноцветные лампады, я уже не воображаю себе там одних бесстыжих притворщиц или робких и безнадежных плакс «темного царства», а мне сдается, будто там уже дышит бодрый дух Клавдиньки, дающий ресурс к жизни во всяком положении, в котором высшей воле угодно усовершать в борьбе со тьмою все рожденное от света.
