Полуночные тени - [12]

Я взяла, уже совсем ничего не понимая. Вот уж честь лекаркиной внучке! С чего бы?..

Рэнси насторожился, заворчал. Рука молодого барона метнулась к поясу — к кинжалу. А я даже не сообразила сказать, что это бабушка возвращается. Вертела в руках мягкую, явно не новую перчатку, и думала, что ответить…

Только услыхав горловой рык Серого, опомнилась. Крикнула:

— Свои, не бойтесь! Серый, цыц!

Анегард встал. Кажется, его ладонь так и сжимала рукоять кинжала — пока не вошла бабушка. Лишь тогда его лицо смягчилось, и молодой барон, поздоровавшись, как подобает, с хозяйкой дома, снова сел.

Между тем Серый и не думал униматься. Стоял на пороге и рычал, вздыбив загривок. И Рэнси, даром что щеня против матерого кобеля, уступать не хотел. Стал передо мной, оскалив зубы, всем видом показывая: не пройдешь! Одно слово, благородный!

— Будем знакомить. — Анегард вздохнул чуть заметно. — Рэнси… Серый…

Мне показалось — молодой барон сказал. Так, как говорю я — выйдя на миг туда, где правит миром живых тварей Звериная матерь. А может, это я истолковала в понятном мне образе его умение собачника, не один псиный выводок обучившего и натаскавшего. Как бы то ни было, оба кобеля успокоились и обнюхали друг друга уже по-приятельски.

Анегард ухмыльнулся:

— То-то.

Бабушка оглядела гостя, покачала головой:

— Нехорошо выглядишь, молодой господин. Немочь приступила иль тревога одолевает?

— Да я так, — отчего-то смутился Анегард. — Отдохнуть зашел… квасу вот попить.

И схватился за кружку.

Бабушка впилась в меня острым взглядом. Я пожала плечами. Тут молодой барон собрался, видно, с мыслями — то ли сам, то ли квас помог. Поставил опустевшую кружку, спросил:

— Что в деревне, баба Магдалена, спокойно?

— Да как сказать, — бабуля села напротив Анегарда, подперла голову рукой. Ответила медленно, словно сама с собою рассуждая: — Вроде на первый взгляд тихо. Мужики уж посмеиваться начали: сдуру, мол, тогда перетрусили… бабы детишек запирать бросили, только что поодиночке ходить не велели, да ведь малые и так вечно стайками.

Я слышала в бабушкином голосе странную неуверенность; услыхал ее и Анегард. Спросил, насторожившись:

— Что же не так?

Бабуля задумчиво почесала кончик носа.

— А вот Гвендин малый, к которому звали меня, он и не так. Гвенда решила, животик у малыша пучит, да только не в животике дело. Беспокойство его наведенное, извне воспринятое. Оно конечно, до храмового дня судить рано: боги младенца не видели, покровитель ему не назван, для любой хвори дитя уязвимо. А вот не хворь у него, хоть режьте — не хворь! На что похоже: всю ночь воплями заходился, не умолкал, а как утро — уснул себе, и хоть бы хны!

Анегард потер лоб. Спросил:

— Только эту ночь? А раньше?

— Дитю боговорота нет, — объяснила бабушка. — На Хранителя стад родился.

— И вокруг тихо? Псы не выли, скотина не билась?

— Покой и благолепие, — вовсе даже не благолепным голосом сообщила бабуля.

Ткнувшийся в ладонь холодный нос вывел меня из задумчивости. Так ты всю мою землянику схрумкаешь, подумала я. Рассеянно почесала псеня за ухом, погладила крутой лоб. Тяжелая голова легла ко мне на колени, всего через несколько мгновений рядом плюхнулась толстая лапа. Рэнси блаженно вздохнул. Ах ты ж подлиза!..

— Вот что, — сказал Анегард, — ты, баба Магдалена, туда сейчас вернись. Отдохнешь, и я тебя отвезу. Посиди там ночь, глянь сама, что да как. А назавтра мне расскажешь. Странно это все…

Взгляды бабушки и молодого барона столкнулись вдруг — и скрестились на мне. Показалось, даже воздух в доме заискрился. Эй, чуть не ляпнула я, что это вы оба себе вообразили?! Но тут Анегард усмехнулся, покачал головой:

— Нет, глупость это. Если правильно я думаю, нельзя Сьюз одной ночевать. Придется мне самому.

Прозвучало так, будто молодой барон ответил разом и на свои же слова, и на бабулины мысли. Меня даже ревность кольнула: обидным показалось, что моя бабушка и чужой парень вот так, с одного взгляда, друг друга поняли.

— Вдвоем сходим, — буркнула я. — Гвенда только рада будет.

— И отвозить никого не надо, — добавила бабуля. — Что там делать добрых полдня? Ввечеру соберемся да пешочком и дойдем.

— Можно и так, — после чуть заметной заминки согласился Анегард. — Тогда, хозяюшки, спасибо вам за угощение, а мне пора. Заеду завтра, расскажете, как ночь пройдет.

Молодой барон встал; заметная глазу усталость опала с него, стекла, как вода с гуся. Оглядел кухню прищуренным взглядом воина, бросил резко:

— Окна позакрывайте. Еще раз такое увижу, тут же в замок вас отвезу, и сидите там за стенами.

Бабушка покивала; спросила вдруг:

— А вот скажи, молодой господин, в замке у вас все спокойно ли? Никому дурные сны не снятся?

Анегард замер на полушаге. Развернулся к бабуле — медленно, словно через силу. Выдохнул сквозь зубы. Уронил тяжело, как камень на ногу:

— Мне.

И снова они поняли что-то без слов. Бабуля не стала спрашивать, что да как. Почесала кончик носа, выудила из ларя тыковку-горлянку, налила заваренной для меня мяты. Протянула Анегарду:

— Выпьешь на ночь, господин. А завтра привези бутыль поболе, я тебе сделаю, чтоб хоть на боговорот хватило. И заварю, и нашепчу… так-то тоже не дело, вона, глаза красные, сам ровно ужас ночной.