Полуночное солнце - [49]

— Ну то-то, спасибо, парень.

Илько выходит из палатки. Ловит оленей и едет по тундре. Олени резво мчатся между кустов, вспугивая куропаток и мелких пичужек. Старик всей грудью дышит мягким воздухом озер и приятной прелью тундры; темно-смуглое лицо его разгладилось от морщинок. У берега горной речушки он остановил упряжку, помыл руки в воде и, когда по пальцам забегали мурашки, подул на кончики пальцев. Прощальным взглядом он окинул реку, кусты, небо, спокойно плавающие стайки гусей и уток. Река напоминала ему о детстве, пятидесяти олешках, горбатом отце, который так и не стал богатым, сколько ни спасал стадо от старухи хад — тундрового бурана, сибирской язвы, сколько ни заклинал добрых и злых тадебциев — духов.

Илько оказался счастливее отца. В добрые годы он доводил стадо до ста пяти олешек, но все же нужда оставляла с каждым годом все больше и больше глубоких морщин на его открытом лбу.

А потом пошли по тундре колхозы. Илько был умнее других. Он два года обдумывал жизнь и заклеймил колхозным клеймом свое стадо. И он не ошибся. Олени паслись на сочных и проверенных тропах, и каждый год десять стад вырастали на семьсот телят. У колхоза стало столько денег, что посредине троп колхозники решили выстроить пять домов с банями. Зачем ребятам и бабам теперь таскаться по тундре, мерзнуть и слепнуть в чумах? Пора и им пожить хорошо. Выучится Семка на учителя, будет грамоте их учить.

Через три года не узнать родные тропы, ненцы самыми грамотными людьми на свете станут, а он этого не увидит. Унесут его тадебции на седьмое небо к великому Нуму, вот и сиди там, скучай по земле, хотя и олешек там, поди, дадут, но чем их кормить? В раю ведь тундры не устроят. На то он и рай.

Старик вздыхает и поворачивает упряжку на север; оранжевая тундра, седые головы сопок, небесная девственность озер — все это он скоро не увидит. А сколько рыбы в озерах! В этом году колхоз купил два моторных бота и одну моторную лодку. Семнадцать охотников на нерп и моржей и столько же рыбаков! Сразу колхоз не на шутку разбогатеет, и зимой будут подсчитывать доходы. Обидно, что его уже не будет при этом. Скажут колхозники: «Вот Илько не дожил до такого богатства — жалко».

Старик видит у сопки третье стадо. Он расспрашивает бригадира утомительно подробно. Потом он дает советы горячо и в то же время снисходительно, с достоинством.

Так он объехал все стада и вернулся только к вечеру. Около озера плотники суетились, зажигая костры. Колхозный счетовод почему-то надел желтые краги и торопливо бегал от одного костра к другому, тщетно разыскивая очки, которые были заткнуты в нагрудный карман френча. Не найдя очков, счетовод в бинокль стал смотреть на юг.

Илько подошел к нему и спросил удивленно:

— Кого потерял в небе?

Счетовод отставил бинокль и торопливо сказал:

— Одевайся! Важную бумагу от колхоза повезешь. На самолете.

— Ой, что ты, — удивился старик, — на олешках бы скорее как-то.

— Одевайся, одевайся.

Вскоре над озером закружился гидросамолет окрисполкомовской связи. Водяная дорожка побежала к берегу от подлавков самолета.

— Быстрее, товарищи, — сказал летчик, — солнце садится.

Из самолета вышел председатель колхоза. Он достал письмо и незаметно передал его счетоводу, а тот подчеркнуто громко сказал, передавая Илько:

— Это очень важная бумага, отец. Простился с тундрой?

— Попрощался, — сказал тихо старик, — со всеми попрощался.

— Ну и вот. Отдашь председателю окрисполкома письмо, тогда и умирай.

— Ладно. Поедем уж скорее.

Летчик помог старику залезть в кабину и затянул ремень вокруг туловища. Заревел пропеллер, мелкие брызги заморосили вокруг лица Илько, и он закрыл глаза. Когда он их открыл, то увидел далеко под самолетом озеро с копейку, точки людей, домики и вогнутую желто-коричневую чашу тундры. Зачарованный, он смотрел на пунктиры рек, синие точки озер, местами попадающийся хвойный лес. Он так был потрясен всем увиденным, что не обращал вначале внимание на боль в животе. И только когда самолет сильно кинуло в воздушную яму, он закричал, сколько ни старался сдержаться. Летчик сквозь рев пропеллера почувствовал что-то неладное позади и обернулся. Из глаз старика бежали слезы, лицо почернело и исказилось от боли.

— Ты потерпи маленько, скоро прилетим, — сказал он, потом подумал, что старик все равно его не услышит.

Он снизил самолет. Впереди в тумане показался дым, а затем и город. У гидроаэродрома стояла машина «скорой помощи».

— Кто главный? — спросил Илько, нажимая кулаком живот.

— Я, — сказал высокий мужчина в белом халате, — мы давно уже вас ждем. Где письмо?

Старик подал письмо. Врач вскрыл:

«…Наш колхоз вам будет бесконечно благодарен, если вы быстро и хорошо вылечите тов. Лаптандера».

— Садитесь, товарищ! — сказал врач и распахнул створку машины.

— Дело, видать, важное, — произнес старик, — с машины на машину сажают.

И пока его везли до больницы, он думал о том, как не хочется теперь умирать, а до завтра ведь никак не проживешь.

— Хоть бы до зимы прожить, — шепчет старик и с тоской смотрит на улицу.

ИЛЬКО ЛАПТАНДЕР

Илько Лаптандер угрюмо всматривается в горизонт, и голова его кружится от усталости. Лесная поземка снежным туманом окутала кусты тундрового тальника. Звезды стали бледнеть. Собаки, боязливо поджав хвосты, обегают стадо и катаются в снегу, тревожно повизгивая.