Полуночное солнце - [17]
— До долгой встречи, Таули, — сказала она тихо. — Завтра приедут сваты от шамана. Так сказал отец…
— Что ж, — сказал Таули, — и у шамана есть шкура, которую нужно сделать мягкой.
Девушка заплакала.
— Не плачь, — сказал Таули. — Когда мы узнаем, кого ты любишь всего сильнее на свете, то украдем тебя раньше, чем шаман поднесет свои жирные губы к твоим щекам… Запомнишь ли это ты в своем сердце?
— Запомню, — сказала девушка.
Черные пятна огневищ да поломанные шесты чумов увидел на месте родного стойбища Таули. Палки от таганов указывали на восход. Туда увели русские людей…
Таули, сжав кулаки, ходил по чумовищу и молчал.
— Не надо так, — говорил Пани. — Ты ругайся, и будет легче.
Таули молчал, но по щекам его катились слезы.
И любимая собака его ходила за ним и обнюхивала огневища. У одного из них она присела и, высоко задрав голову, завыла в звонкое морозное небо.
Луна казалась матовой, заиндевевшей. Пани погладил собаку по голове и сказал сочувственно:
— Свой чум узнала. Беду чует. Едем на восход.
Таули подошел к собаке и увидел между ее лап старую отцовскую ступочку для растирания краски. Край ступочки был отбит, а дно потерялось.
— Отец, — прошептал Таули, — отец…
В низком сосняке на берегу Оби они нашли чум старого Окатетто.
— Поживи у меня, — сказал старик толмачу, выслушав Таули.
— Я им отомщу за все, — сказал Таули и, простившись с толмачом и Окатетто, напомнил: — Будет пожар, не забудьте взять поострее ножи и пики…
Ночью Таули и Пани уже были у ворот Обдорска. Пани сунул в руки стрельцу шкуру зайца, и тот, подумав, что это песец, пропустил ясачных самоедов в город.
На площади Таули увидел костер. У костра сидели стрельцы, охраняя пленных бунтовщиков, отказавшихся платить луковую дань в цареву казну. Ежечасно на крыльцо приказа выбегал дьяк и торопливо кричал:
— Сядэев!
Стрельцы выхватывали из толпы ясачного и волокли его в приказ. Через минуту-две оттуда доносился звук батогов и человеческий вопль.
Полумертвого карачея выталкивали с крыльца, и он отползал в сторону, оставляя на снегу кровавые лохмотья своих одежд. Вновь выбегал дьяк и вновь кричал:
— Лагеев!
И стрельцы, подобно ястребам, кидались в угрюмую толпу, отвечавшую визгом и плачем женщин.
Крадучись, узкими улицами Таули и Пани обошли приказ. В маленькое оконце, забитое решеткой, они увидели обдорского воеводу Тайшина. В углу на камнях горел костер.
Отсвет пламени падал на белое лицо человека, сидевшего на скамье. Длинная прямая борода ниспадала на его широкую грудь. Лохматые брови были нахмурены, а красноватые веки вздрагивали, точно от холода.
Приподняв лицо с едва заметной горбинкой на тонком носу, воевода Тайшин провел тяжелым взглядом по оконцу, и старческие губы его пошевелились. Пани поежился от этого взгляда.
— Подвесить! — неожиданно взвизгнул Тайшин, и дьяк, что-то писавший гусиным пером в своей книге, вздрогнул и торопливо перекрестился.
Палач в красной рубахе через крюк в потолке продернул пеньковую веревку. Один конец ее змейкой упал у коротких ног воеводы, другим концом палач связал за спиной руки ясачного. Это был старик с редкими седыми волосами. Спокойно дав связать себя, он вдруг упал наземь и что-то залепетал. Он подкатился к ногам воеводы и стал целовать носки его сапог.
Воевода, не глядя, пнул его в лицо и вновь взвизгнул:
— Подвесить!
Быстро рванув веревку, палач поставил старика на ноги и медленно стал свертывать свободный конец ее в кольцо.
Хрустя, выворачивались суставы рук, и сразу обмякшее тело старика оторвалось от земли и, поворачиваясь, поползло к потолку, точно палач хотел показать ясачному все, чем богат застенок: щипцы, иглы, батоги, кошки, колодки, железные прутья, от десяти ударов коих человек уходил в небытие…
— Говори! — сказал воевода на языке ненця.
Палач опустил веревку. Старик, поддерживаемый ею, стал на колени перед воеводой, но ни слова не слетело с его губ. Веки были опущены. Две скупые слезы висели на ресницах.
— Говори! — приглушенно повторил воевода, и лицо его передернула судорога.
Старик открыл глаза и, шатаясь, приподнялся на ноги. Покачиваясь, он стал лицом к лицу воеводы и посмотрел ему в глаза. Воевода медленно привстал и, оттолкнув ногой скамейку, сжал кулак. Старик улыбнулся и, откачнувшись немного, точно набирая силы для удара, тяжело плюнул в ястребиные глаза воеводы. Палач резко рванул веревку, вновь захрустели суставы старика, но он только мычал и извивался на веревке.
Когда тело его обмякло и вытянулось, палач опустил старика наземь и вытащил из огня раскаленное тавро. Он приложил тавро ко лбу старика, и друзьям показалось, что они чувствуют запах горелого мяса. Лицо Таули почернело от страданий, но он сказал спокойно, как подобает мужчине:
— У тебя есть трут, Пани. Позови людей тундр, и я буду ждать вашего огня. Дерево горит хорошо…
Пани исчез в темноте, а Таули не отрываясь смотрел в оконце, казалось, желая познать всю глубину рождающейся в нем ненависти.
А русские вводили все новых и новых пастухов. Они чинили правеж, и приказный дьяк у огня что-то писал гусиным пером в своей толстой книге.
Неожиданный крик донесся до слуха Таули и замолк. Юноша оглянулся в темноту. Из кривых улиц с факелами в руках бежали люди, а у городской стены метнулся в ночное небо язык пламени, тонкий и длинный.
Иван Николаевич Меньшиков, уроженец Челябинской области, погиб в 1943 году на земле партизанской Белоруссии при выполнении ответственного задания ЦК ВЛКСМ.В новую книгу писателя вошли повести и рассказы, отражающие две главные темы его творчества: жизнь ненецкого народа, возрожденного Октябрем, и героизм советских людей в Великой Отечественной войне.
Шла Великая Отечественная война. А глубоко в тылу ученики железнодорожного училища решили отремонтировать для фронта старый паровоз.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В третий том вошли произведения, написанные в 1927–1936 гг.: «Живая вода», «Старый полоз», «Верховод», «Гриф и Граф», «Мелкий собственник», «Сливы, вишни, черешни» и др.Художник П. Пинкисевич.http://ruslit.traumlibrary.net.
Поэт Константин Ваншенкин хорошо знаком читателю. Как прозаик Ваншенкин еще мало известен. «Большие пожары» — его первое крупное прозаическое произведение. В этой книге, как всегда, автор пишет о том, что ему близко и дорого, о тех, с кем он шагал в солдатской шинели по поенным дорогам. Герои книги — бывшие парашютисты-десантники, работающие в тайге на тушении лесных пожаров. И хотя люди эти очень разные и у каждого из них своя судьба, свои воспоминания, свои мечты, свой духовный мир, их объединяет чувство ответственности перед будущим, чувство гражданского и товарищеского долга.
Перед вами — первое собрание сочинений Андрея Платонова, в которое включены все известные на сегодняшний день произведения классика русской литературы XX века.В эту книгу вошла проза военных лет, в том числе рассказы «Афродита», «Возвращение», «Взыскание погибших», «Оборона Семидворья», «Одухотворенные люди».К сожалению, в файле отсутствует часть произведений.http://ruslit.traumlibrary.net.
Лев Аркадьевич Экономов родился в 1925 году. Рос и учился в Ярославле.В 1942 году ушел добровольцем в Советскую Армию, участвовал в Отечественной войне.Был сначала авиационным механиком в штурмовом полку, потом воздушным стрелком.В 1952 году окончил литературный факультет Ярославского педагогического института.После демобилизации в 1950 году начал работать в областных газетах «Северный рабочий», «Юность», а потом в Москве в газете «Советский спорт».Писал очерки, корреспонденции, рассказы. В газете «Советская авиация» была опубликована повесть Л.
… Шофёр рассказывал всякие страшные истории, связанные с гололедицей, и обещал показать место, где утром того дня перевернулась в кювет полуторка. Но оказалось, что тормоза нашей «Победы» работают плохо, и притормозить у места утренней аварии шофёру не удалось.— Ничего, — успокоил он нас, со скоростью в шестьдесят километров выходя на очередной вираж. — Без тормозов в гололедицу даже лучше. Газком оно безопасней работать. От тормозов и все неприятности. Тормознёшь, занесёт и…— Высечь бы тебя, — мечтательно сказал мой попутчик…