Рей начинает злиться на саму себя. Неужели ее смущает его привлекательность? Не такая уж она и дуреха. Ей каждый день приходится иметь дело с красавцем По, но она же не теряет рассудок, когда остается с ним один на один в его кабинете.
«Просто лифт слишком тесный», — решает она про себя и крепче сжимает руки на груди.
* * *
«Кто слышал плеск темнеющей волны,
Тот знает, как слепящ последний луч за кромкой океана.
Ты — тот же луч, мои глаза к огню обращены,
И я ослеп, в твоей сияющей красе не нахожу изъяна.
То пожираем я бушующим огнем,
То тлеющие угли жару в сердце не дают угаснуть.
Темнейшей ночью ли, светлейшим днем
Гореть тобой не избегаю я соблазна.
Смотри же на невольный след, оставленный на мне,
Ты — повод радости моей, причина всех моих несчастий.
Все в мире о тебе — вдвойне, втройне,
И в этом чувстве я — сухая ветвь, покорная пожара власти.
И будь я проклят, если не любовь оно.
Мое нутро уже все сожжено».
Хакс медленно переваривает прочитанное, но у него есть сомнения на счет того, сможет ли его мозг усвоить полученную информацию.
Сонет.
Сонет в блокноте Рена.
Сонет в блокноте Рена, написанный Реновской рукой.
Он читает надпись внизу страницы. Там стоит дата и приписка «Моей мусорщице».
Нахер.
Хакс отдергивает пальцы. Он только что вляпался в интимное Реновское. А он не хочет иметь ничего общего с его темными и, очевидно, невероятно извращенными глубинами души.
Но потом он все же берет блокнот в руки и пролистывает его от первой страницы до той самой записи, которую только что прочитал. Тот исписан стихами почти на треть, если не считать уймы вырванных страниц.
С одной стороны, это разочаровывающее открытие. Хакс серьезно был настроен, что узнает нечто по-настоящему важное и ценное.
С другой… приоткрытая завеса тайн Рена, который застрял, словно кость в Хаксовом горле, с того самого момента, как был официально трудоустроен в «Сноук Энтерпрайзис», — это повод как минимум изучить эти тайны получше.
Хакс тянется к своему столу за смартфоном, а затем, настороженно поглядывая на дверь и прислушиваясь к каждому шороху в коридоре, начинает методично фотографировать страницу за страницей.
В конце концов, сонеты неплохи. Будет интересно почитать на досуге.
* * *
В напряженной, практически осязаемой легким зудом на коже тишине проходит минут десять-пятнадцать.
Кайло больше не заговаривает с ней, застыв на своей половине и даже не шевелясь, но теперь Рей чувствует, что вот-вот не удержится и ляпнет что-то вроде: «Зачем ты так со своей семьей?» или «Тебе не жалко своего отца?», или еще более нелепую версию: «Разве ты не любишь свою маму?».
Если бы у Рей была такая мама, как Лея, она бы любила ее всей душой. Да даже такого дядю, как Люк, любила бы.
Но только ее рот открывается, а в легкие набирается воздух, как лифт вздрагивает и продолжает свое неспешное движение вверх.
Хакс, как обычно, встречает начало рабочего дня в одиночестве.
Он совершает все приготовления: раскладывает документы, неспешно потягивая кофе, убеждается в безупречном порядке на столе, включает компьютер, запускает все программы.
Прошлым вечером он дочитал последнюю сфотографированную страницу с нетленками Рена.
Возможно…
Только возможно — Хакс пока лишь примеряется к этой мысли, не разрешая себе принимать ее всерьез, — Рен достоин некоторой симпатии. Эдакого сдержанного уважения.
В конце концов, от такого человека, как Рен, Хакс если и ожидал поэзии, то каких-нибудь гнусных матерных куплетов, хорошо ложащихся на рев электрогитары.
Но сонеты…
Или, может быть, его подкупил ровный безукоризненный почерк? Никак нельзя было подумать, глядя на то, как именно Рен делает эти записи, что они окажутся настолько безупречными. И даже доставляющими эстетическое удовольствие при их просмотре.
«Что ж, Рен, — размышляет Хакс, — пожалуй, ты достоин шанса доказать, что ты не конченый му…»
Его великодушной мысли не суждено обрести логическое завершение. Дверь с пинка распахивается, — Хакс с ужасом глядит на красующийся в нижней ее части отпечаток мокрого грязного сапога — и в кабинет тяжелым широким шагом врывается Рен, по пути закидывая на свой стол большую спортивную сумку.
Но поскольку стол Рена, как всегда, почти полностью завален бумагами и какой-то ерундой, то сумка приземляется большей своей частью на Хаксову столешницу, сметая на своем пути компьютерную мышку, еще не выброшенный стакан из-под кофе и часть документов.
— Хакс, — не замечая вызванных им разрушений, здоровается Рен. Он встает рядом со своим стулом, подтягивает сумку к себе (бумаги с его стола тоже летят вниз), открывает ее и начинает энергично шарить внутри, будто проверяя содержимое. Он сосредоточен и угрюм (пластыри Рен, кстати, уже снял, а от того пореза не осталось и следа).
— Рен, — срывается с губ Хакса как ругательство.
Он опускается на пол, собирая свои вещи и документы и мстительно оставляя отпечатки подошв на Реновских листах. Правда, его месть была бы успешнее, если бы он каждый день не чистил так тщательно свои туфли.
* * *
Этим утром у них общее собрание в просторном холле на десятом этаже.
Рей нравятся эти собрания, хоть их проводят только по веским причинам: например, чтобы объявить о достижениях компании, отчитаться о проделанной работе, вручить преуспевающим сотрудникам грамоты, поздравить с прошедшим днем рождения.
