Полундра - [43]

— Ну, это его заставили, наверное, — произнес наконец он. — Мартьянов же командир, он такие рапорты все обязан подписывать…

— Допустим, — согласился мичман. — А с этим ханыгой Борькой Стариковым он тоже обязан корешиться?

— С кем? — бледнея, переспросил Полундра. — Какой еще Борька Стариков?

— Которому ты два с половиной месяца назад кости переломал в ресторане «Краснофлотец», вот какой! — ответил мичман. — Слышь, Полундра, надо помнить фамилии тех, кому морду бил!

— Хватит того, что я их в лицо помню, — сумрачно отозвался Полундра. — Ты мне скажи, ты что, сам видел, как наш командир с этим типом корешился?

— Видел, — уверенно сказал мичман. — И весь наш городок видел и знает. Как раз когда ты горе свое заливал в Мурманске, этот Стариков приезжал опять в наш городок, приходил на гражданский причал, когда наше судно уже списали и отбуксировали туда. На палубу поднимался, кавторанг ему что-то показывал, объяснял. Потом на прощание они руки друг другу пожали, да душевно так. Не знаю, как не расцеловались еще там, на палубе, от избытка чувств…

— И ты это сам… видел?

— Вот как тебя сейчас!

Полундра тяжело вздохнул, повалился на свою койку, глядя в серый иллюминатор невидящими глазами. Некоторое время в каюте было тихо.

— Не нравится мне эта история, слышишь, старлей? — снова заговорил мичман. — Очень не нравится! Кстати, — продолжал он, — ты за нашим кавторангом ничего не заметил? Не заметил, что он регулярно по два раза на день радиста из радиорубки выгоняет, сам кому-то радиограммы посылает? Зачем ему нужна такая секретность? От команды собственного судна-то ему что скрывать?

Но Полундра не отвечал, так что мичман в конце концов тоже умолк, но вдруг весь напрягся, подскочил на кровати, уставился в иллюминатор во все глаза.

— Вон они! — возбужденно крикнул он, указывая куда-то в море. — Вон они опять! Иди глянь, Полундра!

Удивленный поведением своего друга, Полундра послушно встал с койки, подошел к иллюминатору, стал вглядываться туда, куда указывал ему Витька. И в самом деле, вдалеке на ртутно-серой поверхности Норвежского моря качалось на волнах какое-то судно. Однако оно находилось слишком далеко, и сколько Полундра ни старался, он не мог понять, что это за плавсредство качается на поверхности моря и как далеко оно находится от гидрографического судна.

— Это рыболовецкий траулер. Он в этом квадрате уже третий день болтается: близко не подходит, но и совсем уходить не хочет! Я днем с палубы глядел на него в бинокль, — заявил Пирютин.

— Норвежский траулер?

— Нет, наш, — возразил мичман.

— Ну вот, — спокойно сказал Полундра. — Стало быть, «селедкин флот»…

— Да только какого хрена он тут делает? — с жаром воскликнул мичман. — Ведь тут и прежде косяков сельди не водилось. А с тех пор, как стали добывать нефть, вообще всю живность потравили. Что он может тут делать?

Некоторое время Полундра и мичман озадаченно глядели в иллюминатор на загадочное судно, находящееся у самой линии горизонта.

— Чертовщина какая-то, Серега! — убежденно сказал мичман. — В какую-то дрянную историю мы с тобой влипли, вот что!

И Полундра только молча кивнул, соглашаясь со своим другом.

ГЛАВА 22

Всякий, кто увидел бы старика-каплея Назарова сразу после операции, теперь, по прошествии недели с небольшим, был бы приятно удивлен тем, насколько к лучшему изменился его внешний вид. Серо-желтый цвет лица стал заметно розовее, естественнее, его голова теперь не лежала, беспомощно вдавленная в подушку, а уверенно и мирно покоилась на ней. В его глазах больше не было той щемящей тоски и печали, что свойственны взгляду тяжело больного, умирающего человека.

Впрочем, человек, который находился рядом с постелью старого каплея Назарова, не принадлежал к числу тех немногих, кто видел старика сразу после операции. Пришедший к старику посетитель был на вид мужчина примерно того же, достаточно пожилого возраста, даже несколько старше. Цвет лица его, несмотря на многочисленные рубленые морщины, был розовым и производил впечатление очень здорового, как это часто бывает у стариков, доживающих свои дни в цивилизованных странах мира. Особый загар, покрывавший кожу на его щеках, определенно говорил о морской профессии его обладателя, а окаймляющая подбородок небольшая, аккуратно подстриженная седеющая бородка была точь-в-точь такой, какую принято носить у норвежских отставных моряков.

Однако сторонний наблюдатель, окажись в больничной палате такой, был бы удивлен тем, что этот человек сидит не на обычном стуле, а в инвалидном кресле. Приглядевшись, он мог бы заметить, что у норвежского моряка нет обеих ног, ниже колен его брюки пусты, они аккуратно подоткнуты и приколоты булавками.

Два старика находились друг подле друга и не говорили ничего, так что вполне могло создаться впечатление, что они погрузились в тот старческий маразм, когда старики могут часами сидеть неподвижно где-нибудь в теплом месте, на завалинке, и смотреть в одну точку. Сторонний наблюдатель едва ли придал бы значение тому, что морщинистые жилистые руки безногого инвалида время от времени едва заметно подрагивают, что глаза лежащего в постели каплея блестят как-то странно, а руки ерзают по одеялу, не находя себе покоя.