Полукровка. Эхо проклятия - [56]

Еще три дня — и ей предстоит отправиться обратно в свой серый, холодный каменный мешок… Самсут вдруг вспомнила какой-то прочитанный в ранней юности роман, где героиня, бедная немецкая девушка, волею обстоятельств на месяц попадает в роскошный альпийский пансион. Там ее одевают и балуют свалившиеся из Америки богатые родственники. И за этот месяц она так привыкает совсем к иной жизни, что возвращение в жалкую почтовую контору, затерявшуюся где-то на забытой богом станции, становится для нее немыслимым. Что было дальше, Самсут уже не помнила, но сейчас ей показалось, что она тоже не перенесет теперь возвращения в обыкновенную жизнь. «Но ведь не на станцию же, — робко успокоила она себя. Однако мысли ее после дайкири приняли непривычно резкий негативный оттенок: — Разумеется, не на станцию, но немногим лучше: неизбежное раннее утро в темноте, дорога в набитом хамами транспорте, орущие дети, входящий в самый отвратительный возраст Ван, постоянно нудящая мать, редкие вылазки в театр на какую-нибудь дребедень, от которой потом еще год отплевываешься… И одиночество, одиночество, одиночество. Кому нужна простая, ничем не отличающаяся от сотен тысяч других женщина за тридцать? Разве что теперь и отныне отцу?! Что ж, само по себе это не так уж и мало!»

И вдруг, словно в подтверждение мрачной правоты ее слов, кто-то заслонил ей свет. Она открыла глаза и ахнула — перед ней, ослепляя обнаженным торсом еще больше, чем смокингом, стоял сияющий белозубой улыбкой Лев.

— Вы?!

— Собственной персоной. Судя по вашей реакции, вы уже думали, что я исчез навсегда, так?

— Да, — смутилась Самсут.

— Я же говорил, что мы солидная фирма.

— Но разве в ваши обязанности входит сопровождать каких-то случайных победителей?

— Победителей и случайных — конечно, нет, а вот неслучайных победительниц…

— Так вы здесь сами по себе?

— Теперь вы угадали.

— Это хорошо, — вдруг, скорее сама себе, сказала Самсут. — Наконец-то мы с вами сможем спокойно поговорить, — продолжила она, думая о своем.

— Да хоть целый день! — обрадовался Лев.

— И… можно я буду называть вас Эллеон?

— Как вам заблагорассудится. Но вы-то, надеюсь, так и останетесь — Самсут?..

Через полчаса машина уже мчалась в восточную часть Пафоса к знаменитым горам Троодос. Самсут постаралась вообще перестать думать о чем-либо. Мимо мелькали ярко-белые деревушки на фоне сводящих с ума ярко-зеленых лесов, от которых в открытые окна машины ударял пряный запах мирта и сосен. У Самсут даже закружилась голова, и она уже не могла понять, от чего это происходит, от коварного ли запаха, от близости Эллеона или опасного влияния миртовых деревьев, о котором она недавно прочла в одном из здешних журналов, что в огромном количестве разложены во всяких холлах и офисах. Мирт — это дерево соблазна, колдовское дерево, недаром Афродита именно посредством мирта одурманила кипрскую принцессу Мирру и та сама легла на ложе своего отца…

Самсут покосилась на загорелую руку Льва, лежавшую совсем близко от ее плеча. Господи, когда она так рядом сидела с мужчиной? И тело ее, вместо того чтобы отодвинуться, качнулось еще ближе.

Но Лев, казалось, не замечал ни запаха, ни волнения спутницы, напряженно глядя куда-то вдаль.

— Что вы там так внимательно высматриваете? — поинтересовалась Самсут.

— Сейчас увидите.

И действительно, скоро из-за поворота показалась старинная церквушка. Шофер притормозил, и они вышли.

Представитель «Петрофона», воцерковленный настолько, чтобы специально ехать в какую-то кипрскую церковь? Самсут не верила своим глазам. Но Лев уверенным шагом вошел в храм, купил несколько толстых, как канат, свечей и принялся деловито расставлять их повсюду, а в основном, перед иконой юного русоволосого мальчика. Самсут, ничего не понимая, смотрела на Льва, чьи действия мало напоминали молитву. Скорее, они походили на какую-то деловую акцию. Наконец, он довольно потер руки, и они вышли на свет.

— И… как это понимать? — улыбнулась Самсут, которой неожиданно понравилось простое убранство церквушки с каменными скамьями, изъеденными временем, и простыми, словно в деревенской избе, ситцевыми занавесочками.

— Так это же святой Мамас! — воскликнул Лев. — Небесный покровитель злостных неплательщиков налогов! Я всегда, когда бываю на Кипре, заезжаю сюда, ну, не только сюда, по острову еще тринадцать таких церквей — и, как видите, живу неплохо! Бога Мамаса как огня боятся все налоговые чиновники!

Самсут расхохоталась, и они поехали дальше, оказавшись на заднем сиденье еще ближе. Она очень переживала, что совсем не умеет поддерживать необходимую в таких случаях светскую болтовню, но со Львом это оказалось и ненужным. Говорил, в основном, он, и речь его была построена так умело, что Самсут и не надо было ничего отвечать, а оставалось только улыбаться, смеяться и чувствовать себя самой прекрасной и удивительной женщиной на свете.

* * *

За день они объехали пол-острова, посмотрели Ларнаку, побывали в купальне Афродиты и даже слазали на старую крепость в Лимасоле, где справлял свою свадьбу знаменитый Ричард Львиное Сердце. Они стояли на высокой башне, откуда открывался вид на город, и Самсут, глядя на чеканный профиль рядом с собою, вдруг поняла, что готова стоять вот так целые сутки, а может быть, и всю свою жизнь. Такая жизнь и в самом деле стоила всего прочего. И ее ощущениям вторили слова гида, звучавшие для нее сейчас как сказка: «…Весь остров выглядит как гобелен чудной ручной работы, как ящик Пандоры, полный тайн; история и культура Кипра чрезвычайно богаты. Полный очаровательных ландшафтов, остров Афродиты, остров любви дарит радость открытия всем, кто посетит его берега…» Английский язык экскурсовода придавал этому и без того волшебному рассказу еще больше прелести.