Полудевы - [9]

– Мы надеялись, chere madame, встретить вас здесь, – возразил Поль, – Я, впрочем, совершенно случайно освободился. Наш коллега Бриар умер этой ночью; так как правительство не было готово к моей интерпелляции, то заседание отменили.

Он говорил сильным, ровным голосом, спокойно глядя на свою собеседницу. От всей его сильной фигуры, немного полной, от свежего лица, широкой белокурой бороды с просвечивающей сединой, от спокойных светло-голубых глаз веяло беспечностью и довольством.

Брат его походил на него, несмотря на отсутствие бороды, густые жесткие волосы, на то, что он был тоньше и подвижнее, но такой же широкоплечий, только легче, благодаря постоянным упражнениям в спорте и деятельной жизни. Еще в темных глазах его было что-то насмешливое скептическое.

– А Гектор, – сказала мадам Реверсье, – постоянный посетитель вторников у Рувров.

– Да, – подхватила Жакелина. – Он любит молодых девушек и знает, что здесь можно найти не глупых.

– Есть одна, даже слишком умная, – возразил Гектор вполголоса, подходя к Жакелин.

Летранж завел в дальний угол сестер Реверсье, и они хохотали несколько нервным смехом над тем, что он им нашептывал. Мадам Учелли поднялась.

– Положительно, cara, я уже не надеюсь увидать мадам Рувр.

– Подождите, chere madame, – сказала Мод. – Она сейчас выйдет, она была бы очень недовольна.

Но итальянке еще предстояли визиты. Мод, отчасти довольная, что она уезжает раньше появления Шантелей, не стала удерживать ее.

– Что это за безмолвная особа, которую она водит за собой? – спросил Поль Ле Тессье по уходу дам.

– Это приезжая из Ниццы, – отвечала Мод, – фрейлина герцогини де Спецциа.

– Прекрасная рекомендация!

Общество еще теснее сгруппировалось около камина, все чувствовали себя свободнее. Но разговоры втихомолку продолжались. Реверсье говорила Полю об одном благотворительном деле, которым она хотела заинтересовать правительство; Жакелин кокетничала с Летранжем, чтобы отбить его у маленьких Реверсье. Ректор вполголоса разговаривал с Мод.

– К чему это чрезвычайное собрание у вас сегодня? – спрашивал он.

– Мы ожидаем первого визита людей, с которыми я хочу завязать отношения. И мне хотелось, чтобы вы при этом случае украсили наш салон, вот и все.

– Боже! Как мне это лестно! Но кого мы сегодня ожидаем?

Мод улыбнулась. Гектор посмеивался:

– Мужа?

Она не ответила на этот вопрос, а после минутного колебания, сказала:

– Друг ли вы мне, Гектор?

Молодого человека тронул серьезный тон вопроса.

– Без сомнения, милый друг… – ответил он, – мой брат был скорее другом вашего отца, а я ведь знал вас ещё совсем маленькой…

Но заметив, что расчувствовался от этого воспоминания о прошедшем, он тотчас же овладел собою и свел разговор к шутке:

– Ведь, вы хорошо знаете, что я чувствовал к вам слабость, когда вам не было еще пятнадцати лет.

– Не смейтесь, пожалуйста, милый, – возразила Мод. – Вы никогда не имели слабости ко мне, но я не сержусь за это… Впрочем, я не считаю вас способным сделать мне зло.

Он запротестовал жестом.

– Хорошо, я уверена в этом. Так помните, что вы, может быть, понадобитесь мне…

Взрыв хохота прервал ее слова. Компания слушала Жакелин, которая говорила:

– …Нет, поверьте мне, он не ко всем клиентам одинаково относится… Со старыми дамами, называющими его «мистер le docteur Krauss», он употребляет душ меланхолический, по обязанности, смотря в сторону: вода попадает куда придется… С хорошенькими женщинами средних лет шутит, говорит глупости, забавляется, заставляя их вскрикивать, щекочет их струей, пугает. А для молодых девушек у него душ нежный, скромный. Он едва прикасается струей, никогда не позволит себе ни одного лишнего слова, никакой неделикатности; говорит о музыке, о литературе, о балах… тогда как перед ним стоит совсем раздетая; это так смешно… Она вдруг остановилась:

– Тише!.. звонят… это те, нужные…

И прежде чем отворилась дверь, она уже сидела перед чайным столом, серьезная и приличная как пансионерка в присутствии надзирательницы.

Слуга объявил:

– Виконтесса де Шантель… мадемуазель де Шантель… мистер Максим де Шантель.

Обряд представления вновь пришедших прошел несколько натянуто, почти безмолвно. Жакелин шепнула на ухо Марте:

– Сколько же их там в провинции. И мамаша, и сынок, и дочка… Нет, ты только посмотри на них.

Конечно, появление Шантелей в этом модном салоне, между элегантных людей, пикантных женщин, одетых у Дусе, в шляпах от Ребу, было довольно комично по своему контрасту. Все трое Шантелей были в черном, по случаю беспрерывного в провинция траура по разным родственникам; и траур этот дурного фасона делал грубее, меньше обеих женщин, старил Максима отсталым покроем сюртука из гладкого черного сукна, узким черным галстуком под отложным воротником.

– Все-таки, – отвечала Марта Жакелин, – все они хорошей породы.

И она была права. Несмотря на провинциальный туалет, они сохранили благородный вид, – вид людей, принадлежащих к чистокровной земельной аристократии, не имеющих в своем родстве никаких разночинцев. Мадемуазель Шантель, худощавая, маленького роста, лицом походила на монахиню; шляпа почти совершенно закрывала ее волосы с проседью, но черные глаза неожиданно озарялись доброй улыбкой, взгляд ее был в одно время и скромный и страстный, как и у дочери, которая была похожа на нее. У Жанны были такие же густые волосы, черные и блестящие, как стеклярус на ее корсаже; она была выше и полнее матери, краснела при всяком обращенном к ней слове, конфузилась. Максим, в своем провинциальном сюртуке, панталонах от прадеда, худой и сильный, с задумчивым взглядом, страстными, как у матери и сестры глазами, представлял тип провинциального благородного офицера, одетого в штатское.