Полуденные врата - [105]

– Порядок? – осведомился Те Киоре. – Тогда вперед! Заткнем дыру – и обратно. Если кто упадет, другой его вытащит. Только не касайся металлических частей! Хорошо, что здесь ты, – добавил он, продолжая разминать замазку в огромной ладони, – иначе я бы поволновался. Пять минут – и вылезаем, удастся заткнуть или нет. Идет?

Громко стуча сапогами, по трапу сбежал кочегар по имени Абдулла.

– Пяти минут у вас нет. Шкипер сказал, если через пять минут колеса не заработают, мы налетим на риф!

Те Киоре взглянул на меня, пожал плечами и без лишних слов нырнул в топку. Оттуда раздалось ужасающее шипение, и Ибрагим сунул туда шланг. Я схватил лопату и проскочил прямо сквозь струю, но даже не заметил этого; под ногами захрустел парующий уголь, я неуверенно покачнулся и почувствовал, что жар сомкнулся вокруг меня, как нечто вполне осязаемое.

Внутри топка оказалась больше, и тлеющие угли слегка освещали её. Нам не пришлось слишком сгибаться, но и встать во весь рост мы не могли, оба были высокие и понимали, что стоит коснуться металлического потолка, и у нас вспыхнут волосы. Пока снаружи нас поливали из шланга, мы подобрались к горке угля у задней стенки. Он сгорел всего наполовину. Те Киоре напряженно кивнул, потом стремительно нагнулся, так что его кудлатая грива скользнула по какому-то выступу и угрожающе зашипела. Я плеснул на него водой, Те Киоре подмигнул и жестом показал на угольную горку. Я вонзил в неё лопату, раза два отшвырнул уголь в сторону и заметил, что уголь, лежавший слева, совершенно черный и липкий. Я снова зачерпнул его лопатой, обнажил заднюю стенку и увидел, что возле её нижнего конца, у самого края, вьется тонкая-тонкая струйка пара и тут же растворяется в воздухе. Этого было достаточно. Те Киоре оторвал кусок своей замазки, двумя сильными движениями рук расплющил его и, когда я отгреб оставшийся уголь, изо всех сил энергично шлепнул замазку на слегка разошедшийся шов. Затаив дыхание, мы немного подождали, Те Киоре стоял, крепко вцепившись в накинутую на него влажную мешковину, но пара больше не было. Те Киоре кивнул мне, я перекидал уголь на прежнее место, мы повернулись и стали быстро уходить. Те Киоре шел впереди; дойдя до места, где горка угля заканчивалась, он поскользнулся, машинально выпрямился, тут же резко пригнулся, чтобы не коснуться потолка головой, и рухнул на колени. От боли он закричал, одежда на нем зашипела. Я вышвырнул за дверцу лопату, схватил его за шиворот и за штаны и поднял на ноги. Я так испугался, что даже не почувствовал, какой он тяжелый. Одним махом мы добрались до дверцы, бормоча что-то нечленораздельное и проклиная все на свете. Матросы протянули руки, вытащили его, потом меня. Концы надетой, на меня мешковины загорелись, но не успел я коснуться подметками пола, как другие матросы уже забрасывали в топку ведра горячих углей, которые они тщательно сохранили, и сгребали оставшийся по краям уголь в середину.

– Три минуты! – ликовал Абдулла. – Поддать жару!

Ибрагим обливал из шланга ноги Те Киоре, а Джеки срывала с него мешковину; они улучили минуту, чтобы потушить и мою одежду. Я уже думал, что вместе с последними кусками мешковины у Те Киоре отвалятся и коленные чашечки, но ничего страшного не произошло, просто его хорошенько обожгло паром, это было мучительно, но поправимо. Матросы вынесли его на палубу, а оставшиеся вернулись к работе. Через некоторое время я присоединился к ним, но меня так трясло, что лопата чуть не убила Ибрагима и уголь с неё рассыпался по всему настилу. Джеки велела мне уходить. Ей пришлось сопровождать меня до трапа, она помогла мне подняться на палубу. Там я чуть не упал, до того меня поразило, как придвинулась к нам гора, как она нависла над нами. При моих пропаренных мозгах я принял неровные отроги горы за гигантский оскалившийся череп и легко представил себе, что рифы – это его зубы.

К моему удивлению, Те Киоре был в полном сознании, он лежал на палубе, и матросы смазывали и бинтовали ему ноги. Он весело помахал мне.

– Отлично, Стив, мой мальчик! Между рифами есть проход, и довольно широкий. Ещё немного, и мы минуем его без сучка и задоринки!

Зазвонил машинный телеграф, и гребные колеса, зачавкав, стали неуверенно оживать. Все, естественно, обрадовались. Уолан мелкими дугами поворачивал штурвал взад-вперед, высвистывая сквозь зубы какой-то монотонный мотив. Корабль то зарывался носом в волну, то двигался зигзагами, постоянно меняя угол относительно волны. Такое движение вызывало тошноту. Тучи брызг поднимались из-под корабельного носа, потом из-под корпуса взметнулась стена зеленой воды и отогнала эти брызги в сторону. Мы подходили к первой гряде рифов, и вокруг все гремело и сотрясалось. О том, как этот гром воспринимался внизу, в трюме, мне даже думать не хотелось. Внезапно темно-синяя зеркальная гладь моря, по которой мы совсем недавно скользили, превратилась во взбесившегося зверя, он брыкался и ревел, словно сорвавшись с цепи, и бился о некогда живые скалы, отделявшие море от суши.

Поднявшаяся из-под носовой части волна рассыпалась с оглушительным грохотом, обдав палубу дождем брызг. И мы вошли в проход между рифами. Гребные колеса крутились все быстрей, погружаясь в воду, и наш корабль извилистым путем шел между обнаженными скалами. Просвет был достаточно широк, по нему легко могло пройти судно, движимое паровой машиной; но помочь рулю можно было, только неуклюже маневрируя гребными колесами, давая одному из них или обоим сразу то задний ход, то полный вперед. Однако это напоминало управление танком на узкой деревенской улочке или на горной тропе, с двух сторон обрывающейся в пропасть. То и дело мы слышали, как риф, словно когтями, царапает наш борт, и Батанг Сен всякий раз вздрагивал, как будто ранят его самого. Но головы он не терял, и мы упорно двигались вперед. В том, что случилось затем, вины капитана не было, да никто и не мог бы этого предотвратить. Ветер все усиливался, и в тот решающий миг, когда носовая часть шхуны оказалась уже за пределами рифа, налетел особенно сильный порыв ветра. Невысокая зеленая волна с такой силой ударила по рифу у нас за кормой, что перелетела через него и по пути задела нас. Шхуна сильно накренилась, быстро закрутилась, одно гребное колесо оказалось в воздухе, другое ушло глубоко в воду, шхуна резко развернулась. Тут волна потеряла силу, и мы угодили прямо на острый гребень рифа.