Полуденные песни тритонов - [77]

Напротив же, в стороне горизонта, темным расплывчатым пятном проступал понемногу греческий остров Кос, мало чем похожий на Спеце/Праксос. Как сказано в путеводителе «Греческие острова» из знаменитой английской серии «Dorling Kindersley» — первый всегда отличался мягким климатом и плодородной почвой, на которой выращивали и выращивают знаменитый зеленый салат, второй же еще в древности прозвали «Сосновым». Что же касается Фаулза, то одну из его фраз о Спеце стоит привести почти целиком:

«Праксос прекрасен. Другие эпитеты к нему не подходят: его нельзя назвать просто красивым, живописным, чарующим — он прекрасен, явно и бесхитростно. У меня перехватило дух, когда я увидел, как он плывет в лучах Венеры, словно властительный черный кит, по вечерним аметистовым волнам, и до сих пор у меня перехватывает дух, если я закрываю глаза и вспоминаю о нем. Даже в Эгейском море редкий остров сравнится с ним…»

Между прочим, если считать и те острова, что находятся в Ионическом море, то у Греции их более двух тысяч.

И, скорее всего, когда–то действительно все они были раем, потому что лишь побывав на Эгейском море начинаешь понимать, отчего эллинские боги выбрали именно те места.

Я шел по набережной города Бодрума и мрачно смотрел на причалы, от которых дважды в день отходили небольшие скоростные суда, что–то типа «ракеты», в сторону островов Родос и Кос.

Купить билет не было проблемой: всего–то двадцать долларов до Коса и обратно, и что–то около сорока–пятидесяти до Родоса.

Такие деньги у меня были.

Но у меня был неправильный паспорт.

Как и положено человеку, родившемуся в неправильной стране.

Любой турок мог сесть в «ракету» и поехать на Кос, не говоря уже об англичанах, немцах, шведах и даже израильтянах.

А мне нужна была шенгенская виза.

У меня в паспорте есть одна шенгенская виза — еще со времен поездки в Испанию, но она давно не действительна.

У дочери даже две шенгенских визы, но обе они уже не действительны.

Остров же Кос холмился на горизонте и был недостижим, как недостижим и таинственный Праксос Фаулза, хотя когда я спросил очень давно Кузьминского: — Что это за остров на самом деле? — тот мне почему–то ответил:

— Самос!

А МОЖЕТ, МНЕ ЭТО ПРОСТО ПОСЛЫШАЛОСЬ?

На самом деле Самос относится к северным Эгейским островам, Кос — к Южным Спорадам, Спеце, он же Праксос, как я уже говорил, к островам в заливе Сароникос, а Наксос, куда мне велел поехать мистер Шекли — к Кикладам.

ВЕДЬ НЕ НАДО ЗАБЫВАТЬ, ЧТО ГРЕЦИИ ПРИНАДЛЕЖИТ БОЛЕЕ 2 000 ОСТРОВОВ!

Только это еще не весь путь, который мне пришлось пройти до уяснения всей необходимости путешествия именно на Наксос.

Куда, между прочим, самолеты из Екатеринбурга не летают.

Вот из Копенгагена летают — моя хорошая знакомая, ныне живущая там замужняя фру с плохо произносимой фамилией, летала минувшей осенью с мужем именно на Наксос.

А из Екатеринбурга можно на Родос, на Крит, но —

НЕ НА НАКСОС!

Хотя до Наксоса я хотел еще на Санторин и на Лесбос.

Даже так: вначале на Лесбос, потом уже — на Санторин.

Про Лесбос я даже начал писать роман. Это было сразу после «Ремонта человеков». Я написал страниц тридцать и бросил. Называться он должен был «Дорога на Митилини»[99], мне до сих пор нравится его первый абзац:

«Ветер был с моря, соленые брызги долетают до тела, я лежу на песке, уткнувшись в него лицом, подставив спину под солнце, зажмурив глаза, чтобы не сильно слепило — очки не помогут, солнце здесь яркое, а небо безоблачно, пасторальный пейзаж, если оглядеться вокруг: уютная бухта с полосою песчаного пляжа, белые коробочки домов на окрестных склонах и нежно–зеленоватая морская гладь с редкими синими проблесками там, где поглубже.»

Главной героиней тире рассказчицей в этом романе тоже собиралась стать женщина, но наброски текста так и остались в рабочей папке компьютера с названием unrealised —

нереализованное.

А про Санторин/ Санторини — сами греки называют остров Тира — мне поведала вначале жена. Она прочитала в «Иностранной литературе» рассказ супруги Павича, Ясмины Михайлович, и со словами: — Почитай, вот куда мне совсем не хочется! — дала журнал мне.

«Не осталось никакой линии горизонта. Одни облака, с ужасающей силой и скоростью неслись из глубины, где раньше было море, облизывали черные скалы берега и на той же скорости устремлялись дальше, выше, туда, где должно было находиться небо. Солнце в глубине этого пространства выглядело черным кружочком. Дул ледяной ветер. Откуда–то доносился вой собак. Слегка попахивало серой.»[100]

Уже не рай, а прямо–таки ад, хотя все объяснимо: надо же было угодить на этот осколок Атлантиды — есть ведь и такая версия.

Странный такой осколок, где белые деревни рассыпаны по черным вулканическим скалам, а пляжи мрачно сверкают на ярком эгейском солнце своим черным–черным песком…

— Мы не поедем на Санторин! — успокоил я жену, пусть даже самому мне безумно хотелось, да, наверное, и сейчас хочется побывать в этом месте, где — скорее всего — ад и рай на самом деле смыкаются, становясь чем–то единым, какой–то адорай, вобравший в себя одновременно и весь свет, и всю черноту мира.

А потом писатель Шекли сказал мне про Наксос и слово это стало для меня просто наваждением.