Полуденные песни тритонов - [6]

Зачем–то потащился знакомиться с двумя господами, одного называют АГЕНИС, другого ПВАЙЛЬ.

Александр Генис и Петр Вайль, меня обещали свести с ними через редакцию «Нового мира». Между прочим, тогда они еще были «дружбанами» и везде ходили вместе. И когда меня с ними познакомили, то они тоже были вместе. А мой приятель, представляя меня, сказал: ну а это такой–то… Он написал один хороший роман… «Частное лицо»…

Я действительно написал такой роман, но деле тут не в нем, а в самой формуле «частного лица».

Что же касается АГЕНИСА и ПВАЙЛЯ, то больше мы не виделись, хотя — когда упомянутый роман вышел в журнале «Урал» осенью того же года, я передал им его с оказией — какая–то знакомая (между прочим, приемная дочь нашего великого актера Е. Лебедева) одной моей знакомой уезжала на ПМЖ в Штаты, в Нью — Йорк, и прихватила журнальчик.

Вроде бы даже передала.

После чего минули какие–то странные годы, господа перестали дружить и писать вместе, но до сих пор сторонним образом касаются моей жизни — один, который АГЕНИС, общается в моим другом, живущим ныне в Москве, тот его издает и мне про него рассказывает.

А другой, ПВАЙЛЬ, общается с хорошей знакомой моей семьи, живущей ныне тоже в Москве, и даже передает мне приветы — в последний раз она позвонила по мобильному в перерыве какого–то концерта и передала «привет от Пети», который сам в это время отлучился — в туалет.

Я был отчего–то рад привету, может, тогда и вспомнил, как мы курили вместе в каком–то допотопном московском дворике, и я что–то рассказывал про свой роман «Частное лицо».

Или не рассказывал…

Какая сейчас уже разница.

Ведь дело, повторю, не в названии, а в формуле, да еще в том, что всю свою жизнь я хотел быть именно частным лицом.

То есть, private person, человеком просто, никоим образом не завязанном на этом долбанном обществе.

Даже с козлячьим коммунизмом мой антагонизм был не столько политическим, сколько этическим и эстетическим.

ОНИ ВСЕ ПОСТОЯННО КО МНЕ ЛЕЗЛИ, КОЗЛЫ!

Наверное, еще с детского садика.

Доставали, как могли!

А потом школа, на меня напялили серую форму, сначала это вообще была гимнастерка с ремнем.

Потом, правда, гимнастерку сменили на пиджак

Но легче не стало, они все равно пытались меня достать, уроды!

А мне всегда хотелось одного:

ЧТОБЫ МЕНЯ ОСТАВИЛИ В ПОКОЕ!

Не приставали, не дрючили, не промывали мне мозги.

Не говорили, что надо быть, как все.

Я не понимал этого: как так, быть, как все? Все — это все, я — это я, сейчас все это кажется смешным, но тогда мне было не весело.

Сейчас, впрочем, тоже не весело, но хотя бы можно все свалить на матрицу.

Между прочим, на днях она мне звонила. Ночью. Я уже лег спать, все в доме — тоже, даже египетский кот по имени Усама бен Ладен. Кот обычно засыпает позже всех, потому что ночью он пытается достать собаку породы далматин по имени сэр Мартин. Днем достать пса невозможно — тот намного больше и сильнее. Зато ночью это реально, надо выждать момент, когда пес уже спит, подкрасться к креслу и дать ему лапой в нос — все, как и положено настоящему террористу. Мартин тупо просыпается, мотает головой, пытается заснуть снова. Усама тихо пересиживает этот момент где–нибудь под диваном, а потом рискует повторить, как правило, это заканчивается для него плохо, но все равно лучше, чем днем.

Так вот, даже кот уже уснул, и тут раздался звонок.

Я взял трубку и услышал, что в ней играет музыка.

— Алло! — сказал я.

Мне никто не ответил, тогда я положил ее на аппарат и пошел смотреть почту.

У меня сильная интернетозависимость, я постоянно смотрю почту — вдруг кто–нибудь что–нибудь напишет.

Иногда пишут, но тогда была лишь реклама.

Спам с дурацкой темой: «Встречайте матрицу»!

Я удалил его, не читая, вышел из сети и услышал очередной телефонный звонок.

В трубке опять играла та же музыка. Я в сердцах выдернул шнур из розетки, но сразу же вспомнил, что там временами отходит какой–то контакт и тогда линия просто перестает работать. А я этого не могу перенести — во–первых, у меня интернетозависимость, а во–вторых, кто–нибудь может позвонить.

Не ночью, конечно, днем.

А если линия не работает, то он и не дозвонится, а вдруг мне должны сообщить что–то очень важное, пусть даже я и не знаю, что?

Я начал пытаться подсоединить шнур, но телефон все не работал.

Из своей комнаты вышел старший сын, он переводчик, часто засиживается за работой до глубокой ночи.

— Это что у тебя за звуки? — спросил он.

— Телефон, — ответил я, — он опять не работает!

Денис начал сам подсоединять шнур к розетке.

Проснулся Усама и решил дать Мартину по носу.

Жена с дочерью так и не проснулись, даже когда телефон вновь заработал и нам СНОВА КТО-ТО ПОЗВОНИЛ.

И ОПЯТЬ ТАМ ИГРАЛА МУЗЫКА!

— Алло! — чуть ли не проорал в трубку Денис. — Вам что надо?

Музыка все продолжала играть, конца ей не предвиделось.

— Это — матрица! — уважительно сказал я.

Наверное, мне надо было взять трубку самому и пропеть что–нибудь в ответ. И тогда мне бы удалось войти в нее, хотя — зачем?

Это бы помешало мне оставаться частным лицом, всю жизнь мне кто–нибудь пытается помешать оставаться частным лицом, всем от меня чего–нибудь надо.

Матрице вот — тоже.