Польское Наследство - [31]

— Сколько женщин на свете, — сказал он. — Я, Нестор, полмира объездил, и, скажу тебе не таясь — куда бы ты не приехал, везде женщины есть. Во всем мире. Куда ни ткнись. Зачем тебе замужняя, которая к тому же тебя старше, и у которой…

— У которой что? — зло спросил Нестор.

Любовник в каждом доме, хотел сказать Хелье, но не сказал. Переупрямит он меня, подумал Хелье. Чувствует, что правда на его стороне. А когда Нестор чувствует, что прав, его никто не переубедит, ни наставник, ни священник, ни даже сам Бенедикт Девятый. Хелье вздохнул.

— Пойдем послушаем римского проповедника к полудню? — предложил он.

— К полудню?

— Да. Не хочешь?

— А где?

— В Святом Этьене.

— А…

Хелье еще раз вздохнул.

— Ты даже не знаешь, где это. Листья шуршащие! Ты когда последний раз на службе был?

— Я-то?

— Ты-то.

— Да я… как же… а греческих церквей в Париже нет! — нашелся Нестор.

— Да зачем тебе непременно греческая? Ты что — грек?

— Нет, но устои…

— Молчи, Нестор. Пойдем в какую-нибудь таверну, позавтракаем. И к оружейнику зайдем.

— Зачем?

Действительно, зачем?

— Я тут недавно разведал новый путь, — сказал Хелье. — Доброе оружие — хорошие прибыли.

— А, — сказал Нестор.

— Что — а?

— Ты знаешь, отец, я в купеческих делах ничего не смыслю.

Хелье стало обидно. Легенду о том, что он купец, он поддерживал последнее время нехотя, рассчитывая, что сын, став взрослым, сам догадается, что отец его вовсе не торговлей занят. Но судя по всему дела отца не интересовали Нестора вообще. Гад неблагодарный.

* * *

Десять лет прошло — а кажется как вчера, или как целую вечность назад.

Ярослав вызывал его из Корсуни время от времени, давал поручения особого характера, а напоминала Ярославу о Хелье, конечно же, все та же Ингегерд, ныне — Ирина Новгородская, верная жена правителя, княгиня, мать нескольких княжевичей и княжон, постоянно беременная и все более и более набожная. Хелье возвращался как-то из Чернигова к себе в Корсунь, и остановился в Киеве — посмотреть на развернувшееся строительство и встретиться с Гостемилом. Гостемила он не застал — тот уехал к себе в Муром улаживать какие-то дела с наследством.

Не изменивший своей юношеской привычке шляться по улицам в любое время суток, Хелье, поблуждав по примыкающим к Пыльному Спуску проулкам, направился было на Подол — как вдруг услышал за одним из углов голос, показавшийся ему знакомым. Приблизившись к углу, он уловил обрывок разговора — уличной скоги с клиентом.

— Пятнадцать сапов, — говорил клиент.

— Мы же договорились, обманщик, что двадцать!

— Бери пятнадцать, а то ведь передумаю.

— Ну, хорошо, — сказала скога. — Повезло тебе, что сводник мой в отъезде.

— Болтай мне тут!

— Давай деньги. Куда мне встать?

— Лучше бы легла.

— Холодно нынче, а подстелить нечего. Разве что твою сленгкаппу.

— Нет, сленгкаппу я тебе пачкать не дам, еще чего. Вставай к стене!

Слушать такие разговоры Хелье было не то, чтобы совсем неинтересно, а неудобно как-то. Люди делом заняты, дело не касается ни лично Хелье, ни князя. Но почему-то, прислонившись к стене, он дождался — и конца разговора, и конца акта, и увидел мужчину, быстро идущего на север, и скогу, выходящую из проулка, оправляющую поневу. Скога как скога — не лучше и не хуже других, для хорлова терема старовата, года тридцать три, тридцать четыре ей на вид, поэтому и промышляет на улице.

Дав ей уйти на две дюжины шагов, Хелье неслышно последовал за ней, держась тени заборов. Дойдя до Подола, свернула она в глухой закоулок и скрылась в палисаднике.

Хелье оглядел калитку, потрогал забор, нашел щель, рассмотрел дом — сарай, а не дом, покосившийся, с дырявой соломенной крышей.

Он обошел палисадник и наткнулся на лаз в заборе. Не лаз даже, а просто брешь, которую явно никто не намеревался заделывать. Пробравшись в палисадник, он подступил к окну, за которым раздавались голоса. Найдя в ставне удобную щель, он приник к ней глазом.

— Зачем ты украл мои височные кольца, зачем, ответь? — выговаривала скога отроку лет девяти или десяти, смотрящему на нее насуплено. — Ты что, девочка? Зачем тебе кольца?

— Я их продал! — с вызовом ответил отрок.

— Кому, змей?

— Вятко.

— Кто это такой?

— Сын портняжки.

— Водишься леший знает с кем! Зачем ты их ему продал?

— Чтобы купить книгу!

— Какую книгу?

— Вот эту!

Отрок показал на фолиант с шелковой шнуровкой.

— И что же написано в этой книге?

— Не твое дело, тебе этого не понять! И я вообще не намерен спорить с тобой! Спорить со скогой — позор, это все знают!

— Ах ты гаденыш! — крикнула женщина. — Ты как мать назвал?!

— Я же не ругаюсь так, ты ведь и есть скога. Уличная хорла. Скожишь на улице. У меня и друзей нет — из-за тебя. Как узнают, что я сын хорлы, так дразнятся!

— Подлец ты, изверг сопливый!

— Отстань от меня!

Женщина села к столу (он скрипнул и чуть покосился, прогнивший, старый) и заплакала.

— И нечего реветь! — добавил жестокий отрок. — Хорлам реветь не положено.

Хелье очень не понравились речи отрока, но дело было не в речах. Дети вообще бывают жестоки и совершенно бестактны. Свеча была дрянная, светила плохо, а парень вертелся туда-сюда, мешая Хелье вглядываться. Но вот свеча вспыхнула ярко. Что-то там совпало в воске и фитиле, способствующее яркому вспыхиванию, и последние сомнения Хелье рассеялись.