Польское Наследство - [28]

Нестор голышом подошел к столу, отломил хлеб, и стал его жевать, ни о чем особенно не думая. Запил вином из кувшина. Хотелось ссать, но в отхожий чан под ложем в возбужденном по утру состоянии так просто не попадешь, а в Болоньи Нестор, в детстве страшнейший грязнуля, привык к чистоплотности и аккуратности. Нужно одеться и выйти. Порты и рубаха нашлись сразу — лежали на полу возле кровати. Сапоги спрятались под кровать. Вторую, короткую, рубаху синего цвета Нестор нашел за маринкиным сундуком. А вот мантелло — кап по-здешнему — нигде не было видно, и головного убора тоже. Ну и ладно.

Нестор шагнул к двери и обнаружил, что она заперта. Маринка куда-то убежала, а его, стало быть, замкнули тут. Ну уж нет. Я ей не игрушка какая — попользовали и спрятали до следующего раза. Из Болоньи в Париж я к ней приехать могу — ничего зазорного в этом нет. Но сидеть под замком и ждать, не поссав, ее милости — э нет, не на того напали. Нестору дорого его, Нестора, достоинство.

Дорожа достоинством, он подошел к ставням. Приоткрыл одну. По двору шлялись овцы. Стог сена находился под самым окном. Возможно, не случайно. Возможно, Нестор не первый, покидающий сию скромную келью через это окно. Развратная Маринка. Не я один здесь бываю. Ничего другого я от нее и не ожидал. Вот хотя бы Стефан… впрочем, нет, Стефан с другого хода ходит.

Он сел на подоконник, перекинул ноги наружу, оттолкнулся руками, и упал в сено.

Овцы всполошились и заблеяли недовольно. Нестор пересек двор, потянул на себя калитку, перепрыгнул канаву и оказался на страте.

Кто-нибудь другой растерялся бы, и пошел бы в неправильном направлении, и обязательно заблудился бы, но мы люди образованные и знаем, что солнце к зениту движется с востока, посему река — вон в той стороне, а дом, в котором я проживаю с коллегами — вон там.

И пошел он по страту.

Из-за угла за ним следила пара внимательных глаз. Один сверд висел на бальтираде у бедра, а второй, в ножнах, Адам держал в руках. Все честно. Сейчас он пойдет за этим негодяем. Толкнет его, хрястнет по щеке, и предложит прогуляться — в близлежащую поросль, вон там, за брошенной постройкой — монастырь собирались строить какие-то монахи — там иногда отдыхают придворные короля Анри, ближе к вечеру, а сейчас никого нет. Там и поговорим.

Он вдохнул полной грудью и уже вышел было из-за угла, как вдруг чья-то рука опустилась ему на плечо. Адам резко обернулся.

До этого момента он не встречался в Париже с Панкратиосом, византийским священником, и поэтому не удивился тому, что Панкратиос помолодел лет на двадцать, укоротил себе бороду до щегольской «подковки», поменял цвет волос на блондинистый с сединой, а мантию сменил на костюм заезжего купца, не то норвежского, не то шведского.

— Ты следишь за кем-то, добрый человек? — осведомился Панкратиос.

— Оставь меня, — велел ему Адам, глядя на купца сверху вниз. — Иди, будто меня не видел.

— Ты не слишком вежлив, добрый человек, а ведь я тебе в отцы гожусь.

— Иди, тебе говорят, — тихо и злобно сказал Адам.

Тогда помолодевший Панкратиос коротко и очень быстро хлестнул Адама по лицу. Адам зажмурил левый глаз и на мгновение оторопел.

— Дай сюда, — сказал Панкратиос, выхватывая из рук Адама сверд.

— Э! — сказал Адам. — Ты что это!

И потянулся за свердом, но Панкратиос отступил на шаг.

— Как я понимаю, ты собирался пригласить человека, который не сделал тебе ничего плохого, на поле чести. Не так ли.

— Тебе-то что! Отдай!..

— Я охотно выполню все, что по твоему плану должен был выполнить этот человек. Судя по всему, ты хотел прогуляться с ним в сторону вон той поросли. Пойдем.

Адам пришел в себя и собрался с мыслями.

— Такие прогулки совершают только с равными, — сказал он.

— А человек тот — он тебе равный?

— Э…

— Ты даже не знаешь.

— Я собирался это выяснить.

— Хочешь, я тебя еще раз хлопну по лику? А может все-таки пойдем, помахаемся, без всяких споров и доказательств? Ты по одежде судишь, но одежда обманчива бывает. Пойдем, пойдем, глупый мальчик, сын сводника и хорлы.

— Как ты сказал?!

— Именно так, как ты слышал.

— Да ты, старый торгаш, знаешь ли, с кем говоришь?

Панкратиос неожиданно обиделся.

— Почему ж старый? Ты, щенок, не забывайся! Мне тридцать девять лет — это вовсе не старость! Это даже, в некотором смысле, молодость! Листья шуршащие, долго мы будем здесь стоять? Тебе хочется драться — а ты вместо этого лаешься, как подлый рольник.

Адам, красный от ярости, топнул ногой. Затем выглянул из-за угла — Нестор успел уйти! Его нигде, Нестора, не было видно!

Найду потом, подумал он. Прикончу выжившего из ума старикана и найду. Нет, не прикончу. Преподам урок. Учить меня вздумал! Пощечины дает! Старая лохань!

Молча они пересекли страт, вошли в проулок, и вскоре оказались в той самой поросли — с просекой в продуманном месте, похожей на аллею, и двумя вкопанными в землю известняковыми шезами, предназначенными для утомленных светской беседой высокородных женщин. Адам слегка остыл и посмотрел на Панкратиоса с подозрением. Панкратиос меж тем расстегнул пряжку и бросил кап поверх известнякового шеза. Вынув из ножен сверд, он коротко его осмотрел и поморщился.