Польский крест советской контрразведки - [130]

Приведу здесь цитату из закрытого письма НКВД от 11 августа 1937 г.: «Примером крупнейшей политической провокации пилсудчины является созданная ПОВ в 1919 году так называемая „оппозиция ППС“, руководство которой, во главе с Жарским, Лянде-Витковским, Витольдом Штурм-де-Штремом, состояло из крупнейших провокаторов-пеовяков. Имея первоначально своей задачей не допустить отход революционизирующихся элементов от ППС к компартии, „оппозиция“, не будучи в состоянии удержать под своим влиянием рабочие массы, отколовшиеся от ППС в 1920 году, влилась вместе с ними в компартию Польши и захватила там ряд руководящих постов»[716]. Данный фрагмент письма, как я смог удостовериться при ознакомлении с архивными уголовными делами на указанных лиц, основан на их показаниях. Фабула событий 1919–1920 гг. воспроизведена (пусть и схематично) правильно. А вот что касается цели присоединения «оппозиции» к Компартии Польши, то это явная фальсификация ежовских следователей. И данное обстоятельство надо иметь в виду тем, кто предметно изучает довольно запутанную историю создания КПП и формирования ее руководящих органов.

Теперь продолжу рассмотрение операции ОГПУ. Чекисты рисковали с посылкой Витковского, поскольку никто не мог гарантировать того, что «Петр» остался лоялен к СССР и не выдаст связника местным властям. Именно это подразумевал Артузов под словом «неприятность». Кроме того, можно предположить, что «Петр» занимал какую-то официальную должность в австрийской столице, представляя, к примеру, там польское министерство труда. В этом случае его исчезновение не могло остаться не замеченным. И, тем не менее, в Вену, где Штурм-де-Штрем был установлен, начальник Иностранного отдела ОГПУ и направил Витковского.

К счастью для чекистов, операция прошла успешно, и в декабре 1933 г. Витковский смог убедить давнего товарища приехать в СССР и там доказать невиновность Жарского. «Петр» принял предложенные условия и абсолютно добровольно прибыл в Москву. Здесь нельзя не указать на многочисленные статьи в прессе и в Интернете, в которых авторы непонятно на каком основании однозначно утверждают, что агенты Иностранного отдела ОГПУ ликвидировали Штурм-де-Штрема в окрестностях Вены, заподозрив его в предательстве. Для тех, кто писал эти статьи, вопрос состоял только в одном: кто из ставших в будущем реальными предателями конкретно организовал убийство — В. Кривицкий или И. Рейсс. Впервые (я исхожу из времени публикации доступных мне текстов) «утку» об убийстве запустили в 2001 г. авторы книги «Перебежчики. Заочно расстреляны» Д. Прохоров и О. Лемехов[717]. К ним присоединился и «авторитетный» специалист по исследованию обстоятельств гибели поэта С. Есенина, бывший сотрудник милиции и член Союза писателей Э. Хлысталов. Он совершенно неожиданно для историков спецслужб увлекся агентурной работой НКВД в 1930-е гг. и стал писать об этом статьи[718]. А далее сюжет о ликвидации Штурм-де-Штрема в Вене уже стал воспроизводиться даже в «энциклопедических» справочниках о советских спецслужбах.

На Лубянке «Петра» более двух месяцев допрашивал начальник польского отделения ИНО ОГПУ Баранский. Это были, скорее, не допросы, а дружеские беседы — воспоминания о совместной работе в Варшаве в начале 1920-х гг. Никаких данных о «грандиозной провокации» добыто не было. Это не устраивало председателя ОГПУ Ягоду и руководителей Особого отдела ведомства — Гая и Сосновского. Штурм-де-Штрема передали для дальнейшего проведения следствия в ОО ОГПУ. Но и здесь дело не продвигалось — подследственный детально описывал события 1920 г. и не более того. О целенаправленном внедрении пилсудчиков в Компартию Польши подтверждений получено не было.

В марте 1934 г. все протоколы допросов арестованных политэмигрантов направили секретарю ЦК ВКП(б) И. Сталину для предварительного рассмотрения перед заседанием комиссии по политическим делам. Заседание этой комиссии состоялось 10 апреля, и был утвержден обвинительный приговор. Все подследственные приговаривались к высшей мере наказания — расстрелу. Но ОГПУ просило членов комиссии отложить приведение приговора в исполнение до выяснения еще каких-то обстоятельств. И только 29 мая 1934 г. Ягода доложил Сталину о том, что все нюансы уже разъяснены и можно реализовать приговор[719]. Интересно, что среди перечисленных в докладной записке осужденных политэмигрантов Жарского и Штурм-де-Штрема нет. Судя по материалам архивного уголовного дела на Жарского, обвинительное заключение по нему было утверждено лично Сосновским только 13 июня 1934 г., и через два дня он был расстрелян. Что касается Штурм-де-Штрема, то никаких окончательных решений относительно его судьбы мне найти не удалось. Нет его и в списках жертв политических репрессий, составленных обществом «Мемориал».

Возможно, что в 1934 г. репрессии против поляков-политэмигрантов и были бы приостановлены. Но украинские чекисты, усмотревшие в отстранении их от следствия по делам Лапинского-Михайлова и других, связанных с ним лиц, признак недоверия Центрального аппарата, продолжили разработку оставшихся в республике польских политэмигрантов. Осенью 1935 г. НКВД УССР начал реализовывать агентурные разработки и арестовывать фигурантов дел. Как показал на допросе в 1937 г. бывший начальник польского отделения ОГПУ Гендин, председатель комиссии по борьбе с провокаторами в КПП Бертинский резко выступил против новых арестов на Украине, и чекисты его поддержали, открыто называя эти дела «дутыми»