Польские трупы - [71]

— Ну что ж, пусть будет третья мировая. — Начальник корпуса радостно потер руки. — Самое время…

— Стоило ли ради меня одного отправлять целую армию? — огорченно вопросил Скальский. — Еще люди погибнут.

— Для того и война, чтобы мы погибли. — Перспектива гибели не очень расстроила генерала. — Зададим им жару, двести лет будут помнить.

— Не проще ли было отправить несколько человек и втихаря выкрасть меня? — Старик все еще мучился сомнениями.

— Может, и проще, но нужно было напомнить сукиным детям, что нарушение законов Речи Посполитой никому и никогда не сойдет с рук. А если не понимают по-польски, вобьем это в их пустые башки нагайками.

Я вошел в кабинет начальника с конвертом в руке. Главный оживленно беседовал с кем-то по телефону.

— Говорите внятней, черт подери! — рыкнул он так, что стекла в окнах задрожали. — Я уже знаю, что мы прервали переговоры с делегацией США. Да, знаю, что все их дипломаты получили статус «персона нон-грата», а вы выясните, почему! Да, я в курсе операции в Канаде, узнайте подробности. А меня не волнует, что заявление представителя правительства будет вечером! Тогда все будут знать, а я хочу, чтобы узнали из дневного выпуска нашей газеты.

Он отшвырнул трубку и увидел меня.

— Что ты щеришься? — подозрительно спросил он.

— У меня есть дополнение к статье года.

— Номер уже набран. Нужно было прийти тремя днями раньше.

— Ничего, пойдет в макулатуру.

— Яааасно… И четыре миллиона злотых из моего кармана на печать нового номера… Что за дополнение?

— Интервью капитана Станислава Скальского, человека, который сбил самолет Риббентропа, — скромно улыбнулся я.

— Где ты его раскопал? Забрался в армейский архив?

— Нет, встретился лично. Между прочим, у меня имеется эксклюзив на отчет об операции по его освобождению…

— Что?

— Я летал в Канаду с экспедиционным корпусом генерала Ковальского. Мы прорвались на тысячу километров вглубь их территории, сбили примерно половину их самолетов…

Шеф выкатил зенки.

— Ты бредишь? Дури насосался?

— Скальский жив. Америкосы держали его с самой войны в трудовом лагере. Но он перехитрил их. Выложил в степи рисунок летящей утки — тот, который был на борту его самолета, — и номер своей части. Я как раз возвращаюсь с операции по его освобождению. Если бы не смерть генерала Марьяна Писарека, мы отбили бы его еще восемнадцать лет назад. К слову, — усмехнулся я, — если хотите вставить информацию в дневной выпуск, то их торговая и дипломатическая миссии были выдворены именно за это.

Перевод В. Волобуева

Мачей Петр Прус Она убьет меня в четверг

Йовите

Я сажусь писать, я уже почти нащупал первое предложение — оно пока неуловимо, но уже вот-вот, еще мгновение сосредоточенности… — и тут она начинает, тут ей срочно понадобилось узнать, куда я дел пульт от телевизора и не буду ли я против, если она закурит? Да кури, подавись ты своей сигаретой, чтоб тебя рак сожрал, заткни себе эту сигарету в задницу и пускай дым кольцами через уши.

Неделю назад она снова так выступила, и я замыслил ее убить. Я и раньше несколько раз хотел ее убить, но теперь решил бесповоротно. Собственно говоря, с моей стороны это будет акт самозащиты во имя свободы и безопасности единственно близкого мне существа — самого себя. Это она меня вынудила, я лишь отвечаю на ее тайные происки: стремление подсунуть мне на завтрак таблетки со стрихнином под видом витаминов (якобы в заботе обо мне); попытки, оставив терморегулятор включенным, обварить мне лицо горячей водой; поползновения отрезать мне палец, прикрываясь просьбой подержать цыпленка на разделочной доске.

Я подумал: проще всего было бы сбить ее машиной на стоянке перед «Теско», когда она, навьюченная покупками, топает ко мне, глупо улыбаясь. Опять набрала два здоровенных пакета, а ведь пошла всего-навсего за колготками!

Она приближается, я трогаю с места, разворачиваю машину и направляю на нее, а она, уверенная, что я собираюсь к ней подъехать, делает шаг в сторону и останавливается у бетонного столба, я нажимаю на газ, разгоняюсь и, крутанув руль, пригвождаю жену к столбу. Сначала бампер переламывает эти ее красивые ножки в голени, потом капот дробит ей таз, я плавно даю задний ход, она оседает, и тут я снова давлю на газ и расплющиваю ей грудную клетку.

Надо поторопиться, пока она не заразила меня гриппом и не удушила подушкой. Но следует быть осмотрительным — не выдать себя, нечаянно показав, что я разгадал ее гнусные намерения, что давно заметил, как она раздражается, когда я не опускаю за собой крышку унитаза, что давно сообразил, зачем она пересаливает суп — с целью повредить мне почки…

Притворяться, говорить: «Да, солнышко, извини, солнышко» — и улыбаться. Усыпить ее бдительность, подкрасться сзади, когда она развешивает белье в ванной, вставая на цыпочки на невысокой стремянке в своем коротеньком халатике, так что заголяется часть попки, — подкрасться с улыбкой, схватить, приподнять повыше, взяться за веревку где-нибудь между лифчиком и носком, обернуть ее худую шейку и отпустить. Я уже вижу мысленным взором, как вздрагивают эти ее маленькие пальчики с красными ноготками.

Она предложила вместе поехать куда-нибудь на уикэнд. Например, в горы. Вот он, долгожданный случай. Прогулка вверх по склону, мокрая тропинка, моросит дождь, я уговариваю ее подняться чуть выше, она сначала артачится, но потом соглашается, мы взбираемся на самую кручу, под нами пропасть глубиной почти сто метров. Легкий толчок, и она летит, отскакивая от камней, как манекен, и исчезает в тумане внизу.