Польские повести - [172]

Так что мне-то он друг, мне его только хвалить да хвалить. Я уж здесь на своем посту много секретарей перевидал, но такого честного и справедливого надо мной еще не было. А главное — он ко всем людям так подходит. Придет, потолкует, носа не задирает, — мол, вот я какой большой человек, хозяин в уезде. Наоборот, выйдет с тобой в поле, каждому, кого встретит, что-то скажет, каждого выслушает, хоть умного, хоть глупого. Вот это и ценно, что он больше слушает, а с вопросами и объяснениями не торопится, не то что другие: мол, так должно быть, и делай без разговоров! У него и на разговоры время есть. Что-что, а уж говорить он горазд, как редко кто. Как он доклады-то делает — шпарит как по-писаному, а сам хорошо, если несколько раз на бумажку глазом зыркнет, проверить, не забыл ли чего важного. Не заикается, как другие, не читает по бумажке, а говорит так, что люди прямо каждое слово глотают. Он ведь бывал у нас на собраниях, мы для него устраивали вечера вопросов и ответов. И всегда был полный зал, достаточно было пустить слух, что Горчин приедет. Сами знаете, как люди ходят на собрания, надоели они им до смерти, а к нему шли, потому что он всю правду в глаза говорил и на каждый вопрос, даже самый хитрый, всегда умел ответить. Вот, к примеру, напали тут на него однажды насчет мелиорации, почему, мол, в других местах ее производят, а у нас нет. А он заглянул в свои бумажки и тут же отвечает: «Вы чего мне тут о мелиорации гудите, когда у вас еще артели по водным работам нет? Как вам не стыдно? Вот будет у вас артель и развернете общественные работы, сами поможете государству — дадите рабочим квартиры, людей на осушку подбросите, тогда через два года и предприятие сюда, на вашу территорию, придет». И действительно, нынешней весной пришли, он слово сдержал. Мы, мужики, таких людей признаем и уважаем. Правда, я слыхал, что с городскими, с теми, что на больших постах, он ведет себя круто и у многих из-за него карьера поломалась. Но скажите, товарищ председатель, разве может быть иначе? Кто получает большие деньги, тот много должен и давать, по моему крестьянскому разумению. И хоть жалко иной раз человека, вроде бы ты знал его с хорошей стороны, но если присмотреться поближе да подумать, то и выходит, что прав-то все-таки секретарь Горчин.

— Честное слово, я не понимаю такого вопроса, товарищ. Конечно, я знаю из устава, что существует партийный контроль… Нет, почему же, поговорить можно, тут никаких тайн нет. И вам, и любому другому я скажу то же, что говорю всегда… Просто мне неловко говорить о Горчине, потому что критиковать его у меня нет поводов, а петь ему дифирамбы я тоже не собираюсь. Но если вы считаете, что это необходимо, что ж, пожалуйста.

Вам, наверное, уже успели сказать, что это он меня назначил на этот пост и что я слыву среди людей его любимчиком. Так оно и выглядит со стороны. В некотором смысле он мой начальник, потому что оценивает мою работу, но я в нем вижу скорее партнера, нежели судью. Партнера, понимаете? А не этакого удельного князька, которому надо низко кланяться и старательно поддакивать, даже если он несет чепуху. Должен признаться, что вначале я немножко опасался, зная местные, уездные отношения, но мы быстро договорились, заранее установив принципы сотрудничества и поведения. И он эти принципы соблюдал постоянно. Я, пожалуй, тоже, хотя у меня плохой характер и я не гожусь в друзья-приятели. Нет, конечно, это не значит, что я кидаюсь на людей. Все-таки я уже не мальчишка, тридцать лет за плечами. А задачу он поставил передо мной нелегкую. Я должен был навести порядок в том бардаке, каким был тогда «Замех». А проделать такую чистку в белых перчатках, как вы сами понимаете, нельзя. Вначале у меня здесь была репутация отпетого негодяя, какого Руда еще не видала за всю свою историю. На меня писали жалобы, бегали жаловаться в комитет, угрожали мне в ресторане, а однажды даже… Впрочем, это не имеет ничего общего с делом, тут речь шла, к счастью, не обо мне, а о Горчине… Словом, он стал нервничать и несколько раз налетал на меня. Я, конечно, тоже не оставался в долгу, но он за это на меня не обижался. А отыгрался он на нашем секретаре первичной партийной организации, всю организацию до седьмого пота работать заставил. Я выпросил еще полгода сроку. И сейчас у нас, пожалуй, есть шансы выйти из боя с честью. Мы изменили профиль производства, нам удалось овладеть хорошей специализацией. Мы ввели обоснованные технические нормы. И самое главное — капиталовложения. Видите, вот эти раскопки и первые столбы из железобетона? Здесь почти два гектара будут под крышей. Я сам не верил, что это удастся. Так что теперь попробуйте плохое слово про меня сказать на предприятии, они тут же вас поколотят. Вы на меня смотрите и, наверное, посмеиваетесь в душе-то: мол, сидит тут этот сопляк за директорским столом и хвалится. Думает, он уже и впрямь кум королю, если выполнил план да разные гайки подкрутил. Нет? Тогда спасибо, но я бы даже и не обиделся, если б вы так думали, потому что я действительно доволен собой. Иногда даже страшно становится, оттого что все так гладко идет. Но это — пока не начинаются трудности, тут уж забываешь обо всем. И люди это понимают, вот что самое главное. Никто не любит беспорядка, бесхозяйственности, каждый хочет видеть цель и смысл своей работы, свое место на предприятии. Тогда тебе доверяют, даже если и посильнее прижмешь. Впрочем, здесь никто не надрывается, чтобы выполнить норму. В этом уже нет нужды. Ведь суровая дисциплина — не самоцель, а лишь необходимое средство, и, когда все приходит в норму, можно дать и поблажку… Я кое-что знаю об этом, да и не я один. Сколько раз мы с моими друзьями разговаривали на эту тему. Каждый из нас прошел этап бесконфликтного руководства разными коллективами людей. И почти всегда это кончалось плохо. Бьет потом себя человек по башке и говорит: «Какой же я дурак был, какой наивный. Кто оценит, кто поймет, что я мог быть совсем другим, а был всегда доброжелательным, другом для всех». Ну а потом, если это был настоящий мужчина и если была у него еще эта возможность, он брал своих людей за горло, и все приходило в норму. Но, как я уже говорил, нельзя быть сволочью до бесконечности, надо знать меру. Горчин, насколько я понимаю, придерживался именно такого принципа действий, пожалуй, единственно возможного в наших условиях. Принцип весьма опасный — надо следить, чтобы это не вошло в кровь, не стало твоим вторым «я», искусством ради искусства. Надо знать, когда сказать «стоп» и переменить пластинку. Я верю в Горчина. Не могу объяснить почему, но со мной уж так происходит, что я либо поверю человеку с первого взгляда, либо он долго-долго должен трудиться, чтобы расположить меня к себе. Разболтался я тут немножко, отклонился от темы, но, как говорят разные умные люди, это составляет органическое целое… Вы спрашиваете о директоре «Машзавода». Он, пожалуй, неплохой директор, но, на мой вкус, позер, изображает из себя великого человека… Люблю я его или не люблю, это не имеет отношения к делу. Пожалуй, нет, потому что я не признаю такого стиля. Он любит блистать, хвастает развитием предприятия, работой на экспорт, а склады у него завалены неходовым товаром, нормативы все нарушены, план выбивается за счет сверхурочных. У меня просто в голове не умещается, как можно допускать такое, даже если существуют объективные трудности… Вы, должно быть, думаете о последнем пленуме. Я был членом комиссии, которая подготавливала материал, и поэтому должен был отреагировать, когда он попытался нам внушить, что, мол, нечего высказываться на темы, в которых мы не разбираемся. Зачем он на рожон-то полез? Мне потом даже жалко стало, когда секретарь разделал его под орех, что ни говорите, а все-таки коллега. Неприятно, что он теперь обижен на меня, и объединение тоже на этом, видимо, пострадает. Вот, товарищ, как приходится платить за принципиальную критику. Нет, я не смеюсь, это дело серьезное. Ну да черт с ним… Лучше выпьем еще коньячку…