Польская супруга Наполеона - [26]

Но действительность была такова: едва польские патриоты узнали, что Мария уступила натиску Наполеона, их захлестнула еще большая волна энтузиазма. Для них это согласие, безусловно, означало, что Мария сделала первый шаг к освобождению их родины. Некоторые из них заявляли со слезами на глазах, что поставят толстую свечу перед образом фамильного святого. Другие решили вывесить на своих особняках национальные флаги. Все без исключения считали, что наступил великий момент в истории Польши.

Представители временного правительства явились, чтобы поцеловать руку юной графини: этот жест одновременно выражал сочувствие, одобрение и благословение ее героическому решению.

Одна лишь злоязычная Анна Потоцкая оказалась иного мнения. Она писала:

«Мы были все очень огорчены, что женщина нашего общества проявила столько легкомыслия и защищалась так же слабо, как крепость Ульм»[9].

Читая подобные «откровения», невольно соглашаешься с Жан-Батистом Массильоном, говорившим: «Язык завистника пачкает все, до чего бы он ни прикасался».

Глава десятая Любовь пришла позднее

Мечты – это всегда энергия нереализованных потребностей. Когда женское нутро тоскует по чувствам, оно способно создавать эти самые чувства почти на пустом месте – из ничего. Потребность любить и быть любимой может сделать блестящим и привлекательным «что угодно». Что же говорить о случае, когда речь идет не о «чем угодно», а о Великом Императоре Наполеоне, которого обожали миллионы людей и ради которого они готовы были, не задумываясь, отдать все, в том числе и свою жизнь?

Да, Мария Валевская уступила Наполеону не по любви, а потому, что согласилась с железной логикой политиков и патриотов – можно сказать, что ее совратила дипломатия. Любовь пришла позднее…

Как писала великолепная Жорж Санд, даже самая чистая совесть иногда «сбивается на ложные, извилистые тропы», а «женщина с впечатлительной душой, вступившая на суровый, немыслимо трудный путь долга», не может «не входить ежечасно в сделку с требованиями этого долга». Это выглядит невероятно, но в последующие дни привязанность Марии к Наполеону все возрастала и возрастала. Она уже больше не думала ни о муже, ни о своем, как она еще совсем недавно считала, позоре. Она жила в ожидании новых визитов к императору. Так уж получилось, что к восемнадцати годам она познала лишь любовь своего старика-мужа, а 37-летний Наполеон был полон сил, хотя и не слишком хорошо был развит физически.

Теперь Мария расположилась в его дворце, как официальная любовница. Их с Наполеоном свидания становились все более долгими и бурными. Они уже не пытались обманывать себя относительно истинной природы владевшего ими чувства и не страшились самых пламенных порывов.

Каждый день приходила мадам де Вобан и диктовала Марии слова, которые та должна была на горячей подушке нашептывать Наполеону, а также уточняла для нее ее роль.

Фредерик Массон описывает эту роль следующим образом:

«Она не будет для Наполеона случайной любовницей – она будет для него, так сказать, супругой на стороне; она не будет, правда, пользоваться ни почестями, связанными с властью, ни роскошью и великолепием, окружающими трон, но она будет занимать совершенно особое место – она будет посланницей своего народа при императоре, его польской женой. Со временем она сумеет еще крепче, чем теперь, привязать сердце Наполеона к судьбам Польши. Одного ее молчаливого присутствия будет достаточно, чтобы заставлять его вспоминать о своих обещаниях, оправдываться в их неисполнении, чтобы мысль о неуплаченном долге постоянно тревожила его совесть».

– Но могу ли я когда-нибудь претендовать на его сердце? – спрашивала Мария.

– На его сердце? – не смогла скрыть удивления мадам де Вобан. – Что за словечки из глупых романов? С чего вы вообще взяли, что император посягает на ваше сердце и подразумевает отдать вам свое?

– Но тогда чего же он хочет?

– Интимной близости с вами, но без всяких претензий и капризов. Она очень похожа на любовь, но к сердцу все это не имеет ни малейшего отношения. Император чувствует склонность к вам и ожидает от вас такой же склонности.

– А как же судьба Польши?

– Судьбу Польши в его силах решить, и не задействуя сердце. Ведь он не обязательно должен любить поляков, чтобы сделать их свободными. Для него это, как перевесить картину с одной стенки на другую – для этого достаточно просто соображений целесообразности…

* * *

Как послушная ученица, Мария каждый вечер прилежно повторяла уроки мадам де Вобан, но Наполеон после любовных утех предпочитал серьезным разговорам салонные сплетни. Это – правда: он обожал сплетни и неизвестные ему светские анекдоты. Ничья личная жизнь не уходила от его внимания. Мария исполняла его желания, говоря сама себе, что никто на свете не поверит, что величайший человек столетия, чья голова отягощена делами всего мира, забавляется такими пустяками. Как-то раз она заговорила с ним об этом, и это неожиданно дало толчок очень серьезному разговору. Наполеон сказал ей:

– Ты говоришь, что меня интересуют сплетни? Но наблюдательный человек не должен гнушаться ничем. Изучение человека – вот что меня больше всего интересует. Понимаешь, нравы влияют на судьбы народов. Например, отыскивая причины разлада, который подтачивает твою страну и рушит ее устои, я распахнул двери ваших дворцов и ваших салонов, поднял завесы ваших будуаров и альковов и именно там увидел источники зла. Поляки слишком вознеслись. Они сделали малыми тех, кто их окружает и кто, возможно, действовал бы лучше их. Пиры, вино в изобилии, деньги… Дух семейственности и личной наживы заглушил в видных людях гражданские добродетели, которыми отличались и гордились их предки. Народы, единственное стремление которых ничего не делать, только есть и пить, не имеют воображения. Стоит лишь раз впасть в бездействие, как это уже конец. Приходится одурманивать себя, лишь бы не терзаться необходимостью работать…