Польская Сибириада - [62]

— Ну, вроде да, но…

— Минутку. Вы хотите вернуться с сыном на освобожденные от польского гнета земли советской Украины?

— Ну, да, конечно хочу.

— Вот видите. Вы советская гражданка украинской национальности, хотите вернуться на советскую Украину, да?

— Да.

— А раз так, нечего удивляться, что советская власть хочет быть уверена, что украинка, гражданка Наталия Николаевна Величко, верна ей, поддерживает ее и, в случае необходимости, будет бороться с ее врагами! Думаю, я понятно все объяснил? А вы тут начинаете о доносчиках да о шпиках…

На том допросе Наталка подписала бумагу, которую Савчук назвал «Акт лояльности», из которой следовало, что Наталия Величко, желая получить разрешение на возвращение со своим малолетним сыном Анджеем на Западную Украину, заявляет о своей абсолютной преданности советской власти и добровольно соглашается докладывать «соответствующим органам обо всех контрреволюционных происках против этой власти». Последнее предложение предупреждало о суровом судебном наказании в случае разглашения кому бы то ни было данных о подписании ею «Акта лояльности».

15

Осень в тайге. Дни становятся короче, вечера холоднее, утра серебрятся первым инеем, небо и вода в реке прозрачны, как стекло. Тайга постепенно обретает цвет медного цыганского таза. Поржавели вечно испуганные осины, желтеют березки, сереют иголки можжевельника, ветви кедров прогибаются под тяжестью сизых зернистых шишек, краснеют рябины и шиповник, а среди мхов и отцветшего вереска прячутся багряные кисти брусники. Последние чашечки белых рыжиков, последние, не боящиеся заморозков, коричневые подберезовики. Белки и бурундуки усердно собирают и прячут, где только могут, зимние запасы. Улетают в теплые края птицы. Лисы углубляют норы. Волки ведут за собой годовалый приплод и маскируют свои логова. Бурые медведи, накопившие за лето под шкурой солидные запасы жира, бродят по тайге сонные и раздраженные, в поисках безопасной и теплой зимней берлоги. Комары и кошмарная мошкара исчезают по мановению руки.

Жители тайги не хуже самой окружающей их природы чувствуют приближение зимы, хлопочут перед ее приходом, чтобы подготовиться к нему как можно лучше. Все заняты заготовкой запасов на зиму. До последнего клубня, до последнего зернышка собирают люди то, что сами весной сажали, особенно капусту и картофель. Сибиряки квасят капусту в деревянных бочках, картошку засыпают в избах в скрытые под полом погреба. Даже замерзшая картошка не пропадет, правда, сваренная, она чернеет и приобретает сладковатый пресный вкус. В бочки, в хитро связанные туески из березовой коры набирают бруснику, болотную клюкву, солят в них белые грузди. Собирают всякие растения, травы на лекарства. Сушат грибы и саранку. Квасят черемшу, траву с чесночным вкусом и запахом. Сушат черные ягоды черемухи; смолотые на жерновах, истолченные в ступах, смешанные с мукой они пойдут на подовые лепешки. Ну и кедровые орехи! Сбивают шишки с деревьев, лущат зерно, сушат. Сибирский кедровый орешек сладковат на вкус, маслянист, богат витаминами, питателен. А кому хватит упорства, и кто знает способы, может и настоящего пищевого масла из кедровых орешков надавить. Пользуясь тем, что осенние реки становятся ленивыми, менее полноводными и такими прозрачными, что видно дно, люди заготавливают на зиму рыбу. На плоскодонных лодках, в челнах со смоляным факелом на носу, плывут ночью по течению и острогой охотятся на сонную крупную рыбу.

Коренные сибиряки все это знали, все умели. Поляки, народ нездешний, если хотели пережить зиму, должны были всему научиться, ко всему привыкнуть. «Привыкнешь, привыкнешь» — часто приговаривал комендант Савин и, иронически усмехаясь, добавлял: «А не привыкнешь, сдохнешь»…

Ссыльные в Калючем тоже пользовались осенними благами, готовились к зиме. Они уже успели как следует прочувствовать, что их тут зимой ждет. Близилась зима, а у них не было ни ватных штанов, ни фуфаек, ни шапок-ушанок, ни рукавиц, не говоря уже о так необходимых здесь валенках — сапогах с голенищами, особым способом валянных из битой овечьей шерсти. Одежда, в которой они сюда прибыли, непригодная в здешнюю зиму, и та изорвалась, сносилась. Во что одеться — обуться, тем более что негде, да и не за что все это купить?! Они продолжали жить в перенаселенных бараках с клопами, плохо обогреваемых, неприспособленных к зиме. Скудное питание сводилось к порции хлеба и столовского супа. Лагерный ларек зиял пустыми полками. Вот они и готовились к этой очередной ссыльной зиме, как умели. Особенно те, кто не верил обманчивым слухам и надеждам, кто пытался бороться с судьбой, реально оценивал суровую действительность.

Мечты. Надежды. «Вот увидите, уже на Рождество будем в Польше!» — «Мир о нас не забудет, не позволит!» — «Слыхали, одной пани из шестого барака Матка Боска Ченстоховска явилась? Вся в черном, в трауре, с младенцем Иисусом на руках. Возле кладбища явилась, на Пойме. Пани эта на коленях молилась возле могилы сына, что от тифа в мае умер. Вдруг смотрит, а над тайгой Матерь Божия на облачке белом возносится. Бедная женщина испугалась, перекрестилась, думала, ей привиделось. А Божия Матерь грустным голосом отозвалась такими словами: Не бойся меня, добрая женщина. Узнаешь ли меня? Узнаю, Пресветлейшая дева, ты наша королева Польши, Ченстоховская Богоматерь! Да, это я, ваша королева и защитница. Большое горе пало на Польшу и на поляков. Плачу я над вами, траур по вам ношу, в черные одежды одеваюсь. Но сейчас я с вами! Везде! И как видишь, даже в Сибири. И вместе с вами молюсь Богу Отцу и Сыну, и Духу Святому чтобы геенна ваша страшная скорее закончилась! Может быть, на Рождество Христово… Может, она бы и больше сказала, да эта пани из шестого барака не выдержала, с плачем сорвалась с колен, хотела Богоматери руки поцеловать, а та исчезла, расплылась над тайгой голубым облаком»… — «Чудо! Чудо! Чудо!» — «Э, там, чудо! Святоша какая-то глупости сочиняет, Бога гневит!» — «Лучше к зиме готовиться, а то без чудес замерзнем или с голоду повыздыхаем» — «Вы поймите, люди, Франции нет, Бельгии нет, Голландии, Норвегии нет! Черт знает, может, уже и Англию проглотили, а мы тут, как дураки, на помощь со стороны рассчитываем! Выбейте себе из головы, что кто-то на свете нами интересуется, о нас помнит!» — «Святая правда!» — «Так что же нам делать?» — «Кто что может: одежду искать, жратву на зиму заготавливать, бараки утеплять, дрова заготавливать, чтоб потом зимой в сугробах не тонуть, в сосульки не превращаться». — «Два новых барака достраивают, некоторых туда поселят». — «В новые бараки? Никогда! Они только и ждут, чтоб мы там устроились. Пусть меня лучше клопы жрут, я в новый барак не пойду». — «Опомнитесь, люди, столько несчастий, столько забот, а вы ссоритесь!»