Польская Сибириада - [42]
Они стояли на своем, ни в чем не признавались. Один Корчинский не отрицал, что учил польских детей. Барабанов продолжал их морить голодом и холодом. Только вмешательство более сдержанного Савина привело к тому, что на второй день им дали по миске горячего супа. Семьям не позволили навещать их. Увезли их в Канск в том, в чем они были в момент ареста на вырубке.
Начальником конвоя был кадровый пожилой старшина, который лично охранял опломбированный мешок с почтой и актами, собранными Барабановым. Конвоиры обращались со своим командиром довольно фамильярно, называли его Кузьмичем. Они не входили в команду Калючего, приехали специально за арестованными. Поляков усадили на первые сани. Не заковали, не запрещали разговаривать. Перед тем, как тронуться в путь, Кузьмич традиционно произнес слова, которые они хорошо им знакомые еще со времени транспортировки поездом:
— Арестованные, при попытке к бегству конвой стреляет без предупреждения! Ясно?
Дородные кони резво пустились в путь. Кузьмич вскочил на задние сани. Барабанова во время отъезда не было: сделал свое дело и теперь, наверное, наслаждался заслуженным предутренним сном. Калючее вот-вот проснется, и люди начнут выходить на работу. Над столовкой поднимался дым, готовили суп на завтрак. Арестованные смотрели в сторону первого барака, где остались их близкие. О, превратность судьбы! Как они мечтали сейчас оказаться там, в этом переполненном смердящем бараке, который в эту минуту казался им чуть ли не родным домом.
Измученные допросами, не выспавшиеся, голодные и уставшие, они чувствовали себя ужасно. Корчинского мучил ревматизм. Владек глухо покашливал. Хуже всех было Целине, явно заболевавшей. Голос увязал в больном горле, голова лопалась от боли, поднялась температура. Одетая в легкое клетчатое пальтишко, она тряслась от холода. Корчинский с Владеком посадили ее между собой, чтобы хоть как-то согреть. Владек боялся, как бы она не замерзла во сне, и ни на секунду не спускал с нее глаз. Укутывал, чем мог, заслонял от ветра, растирал холодные, как лед, руки. Сердце разрывалось от любви и нежности, от бессильной злости, что он ничего не может для нее сделать. И каждую секунду спрашивал:
— Хорошо? Лучше?
Она не могла говорить. Но каждый раз поднимала в ответ отяжелевшие веки и пыталась успокоить его улыбкой.
На ночлег остановились в Покровке, в той самой деревне, где месяц назад люди из Червонного Яра по пути в Калючее похоронили маленького Адася Дереня. Уже в сумерках обоз въехал во двор и остановился у крыльца солидного, когда-то, видно, богатого дома. Кузьмич забежал в дом, конвоиры приказали арестованным слезть с саней.
— На сегодня хватит!
Вошли в просторную комнату с огромной, беленной известью, русской печью. Было тепло, пахло щами. Нетрудно было догадаться, что это постоянное место ночлега конвоев НКВД. В доме хозяйничали старики. Дед с длинной седой бородой накинул тулуп и вышел во двор поставить лошадей в конюшню. Бабушка, невысокая, приятная на вид женщина, открыла дверь во вторую, меньшую комнату. Кузьмич отправил туда арестантов.
— Здесь переночуете. Двери не закрывать!
Комната была пустая, только посредине стоял стол, рядом длинная лавка. Они осмотрелись, куда бы положить больную Целину. Корчинский сбросил пальто, Владек — куртку на ватине. Девушка почти теряла сознание; к вечеру температура выросла. Кузьмич наклонился к больной.
— Жар! — констатировал и добавил: — Ничего, отдохнет ночью, все и пройдет. Простыла, наверное.
Стоявшая в дверях хозяйка вытерла руки подолом, подошла и потрогала лоб девушки. Гневно бросила Кузьмичу:
— Горячка у нее! Давай ее на печь, нечего ей здесь валяться. Пойдем, доченька, пойдем, согреешься на печи, попьешь тепленького. Вот, проклятые, до чего ребенка довели!
— Ну-ну, Прасковья, думай, что говоришь! Больная — так больная, на печь — так на печь, но со словами поаккуратнее! Поляки это, не свои.
— Но говорят, поди, по-людски?
— Потому и аккуратнее. Кончай языком чесать…
— Ладно, ладно! Помогите мне лучше бедняжку на печь втащить. Боже ж ты мой, дите еще совсем!
Кузьмич достал из мешка окаменевшую от мороза буханку хлеба, положил на лавку у печи, чтобы немного оттаяла. Дал бабке две банки консервов.
— Одну в щи брось, а другая тебе. Сама только не съешь, о старике своем не забудь.
— Видали его, шутник нашелся! Ты лучше, Кузьмич, поляков своих накорми. Очень мне нужны твои консервы!
— Тебя, Прасковья, видать гусыня с утра ущипнула, злая как черт. А полякам есть дай нормально, как всем.
— То-то, как всем.
В тот вечер в хате у добросердечной Прасковьи Корчинский и Лютковский впервые за долгое время наелись досыта.
А Прасковья глаз не сомкнула, заботливо ухаживая за больной. Залезла на печь, растерла девушку какой-то пахучей мазью на травах, поила горячим чаем с медом и малиновым соком. К утру Целина уснула, хоть еще продолжала метаться и бредить во сне.
Утром выехали с опозданием. Бабка ругалась с Кузьмичем, требовала оставить больную девушку под ее опекой.
— Успокойся, Прасковья! Не могу. Сама знаешь, не положено. Арестантка ведь!
— Больная она, больная, а не арестованная! Гляди, Кузьмич, на твоей совести бедняжка будет!
Автор книги — известный польский писатель. Он повествует о борьбе органов госбезопасности и Войска Польского с реакционным подпольем, о помощи трудящихся Польши в уничтожении банд и диверсантов, связанных с разведслужбами империалистических держав.Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Действие романа происходит вскоре после второй мировой войны. Советский майор Таманский после ранения попадает в Войско Польское. Командуя батальоном, он проходит боевой путь до Берлина. Но война для него не заканчивается. Батальон, которым продолжает командовать Таманский, направляют на восстановление разрушенного хозяйства на воссоединенных западных землях. Рассказывая о совместной борьбе наших народов против фашизма, о начинающемся строительстве мирной жизни, автор прослеживает истоки польско-советской дружбы.
В книге представлены 4 главных романа: от ранних произведений «По эту сторону рая» и «Прекрасные и обреченные», своеобразных манифестов молодежи «века джаза», до поздних признанных шедевров – «Великий Гэтсби», «Ночь нежна». «По эту сторону рая». История Эмори Блейна, молодого и амбициозного американца, способного пойти на многое ради достижения своих целей, стала олицетворением «века джаза», его чаяний и разочарований. Как сказал сам Фицджеральд – «автор должен писать для молодежи своего поколения, для критиков следующего и для профессоров всех последующих». «Прекрасные и проклятые».
Читайте в одном томе: «Ловец на хлебном поле», «Девять рассказов», «Фрэнни и Зуи», «Потолок поднимайте, плотники. Симор. Вводный курс». Приоткрыть тайну Сэлинджера, понять истинную причину его исчезновения в зените славы помогут его знаменитые произведения, вошедшие в книгу.
В 1960 году Анне Броделе, известной латышской писательнице, исполнилось пятьдесят лет. Ее творческий путь начался в буржуазной Латвии 30-х годов. Вышедшая в переводе на русский язык повесть «Марта» воспроизводит обстановку тех лет, рассказывает о жизненном пути девушки-работницы, которую поиски справедливости приводят в революционное подполье. У писательницы острое чувство современности. В ее произведениях — будь то стихи, пьесы, рассказы — всегда чувствуется присутствие автора, который активно вмешивается в жизнь, умеет разглядеть в ней главное, ищет и находит правильные ответы на вопросы, выдвинутые действительностью. В романе «Верность» писательница приводит нас в латышскую деревню после XX съезда КПСС, знакомит с мужественными, убежденными, страстными людьми.
Что делать, если ты застала любимого мужчину в бане с проститутками? Пригласить в тот же номер мальчика по вызову. И посмотреть, как изменятся ваши отношения… Недавняя выпускница журфака Лиза Чайкина попала именно в такую ситуацию. Но не успела она вернуть свою первую школьную любовь, как в ее жизнь ворвался главный редактор популярной газеты. Стать очередной игрушкой опытного ловеласа или воспользоваться им? Соблазн велик, риск — тоже. И если любовь — игра, то все ли способы хороши, чтобы победить?
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.