Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века - [32]
Центральная секция ПДО осудила такую позицию портсмутцев и провела опрос среди других секций. Как свидетельствовало из ее циркуляра от 12 сентября 1835 г., 11 секций высказались против обобществления земельной собственности. В результате большинство членов портсмутской секции порвало с ПДО: 30 октября 1835 г. 138 эмигрантов (в значительной части с крестьянскими фамилиями) объявили о создании Громады Люда Польского «Грудзёнж». 6 ноября в Громаду вступили С. Ворцелль, Т. Кремповецкий, С. Дзевицкий, А. Гронковский и другие революционные демократы. Каждый из членов подписывал декларацию, заявляя, что отрекается от социальных выгод, «не опирающихся на права, служащие всему польскому люду», будет стараться возвратить эти права, пользование которыми означает «всевластие люда», и бороться против того, что мешает уравнению социальных условий, против «существующего общества эксплуатации человека человеком»>73.
30 октября Громада обратилась к эмиграции с воззванием, которое подписал 141 человек, среди них 30 ремесленников и 15 крестьян. Воззвание, по существу, явилось манифестом Громады, ее члены объясняли создание своей организации на основе резкого отличия эмигрантов-крестьян от шляхетской эмигрантской массы: страдания народа и шляхты разные, заявляли они, разные и даже противоположные их интересы, по-разному борются они за Польшу, у них различный путь к ее освобождению. «Поэтому, – говорилось в воззвании, – не только положением, но и нашей мукой, интересом, чувством мы были оторваны от остальной польской эмиграции. Мы несли на себе посланническую миссию польского крестьянства и всеми своими поступками нынешними и будущими мы сумеем утвердить ту истину, что Польша поднимется не через шляхту, а через люд». Поскольку Польское демократическое общество отдало предпочтение шляхте, отказавшись от провозглашенного в Манифесте 1832 г. лозунга уравнения социальных условий, авторы воззвания клеймили руководство ПДО за «вашингтонизм» и «лафайетизм», за то, что ПДО «закрепляет и санкционирует страдания крестьянства, обещая кинуть ему кусок земли, как кость голодному псу».
Они объявляли все будущие действия ПДО «недействительными и злонамеренными по отношению к польскому люду, так как они продиктованы реакционной доктриной»>74.
В воззвании Громады характеризовались три направления в польской эмиграции: сторонники сейма, виновного в гибели Польши; лелевелисты, стремящиеся воскресить Польшу силами крестьянства и шляхты; Польское демократическое общество, которое вместо шляхты видит союзника народа в буржуазии, в промышленных и торговых слоях общества и хочет сменить шляхетскую Польшу на купеческую. Авторы воззвания утверждали, что частная собственность на землю приведет к господству капитала: «Польская […] земля может стать собственностью банкиров», это «переродит Польшу сельскохозяйственную в промышленную, создаст […] жадную и грязную касту». Тем самым, утверждали члены Громады, меняется имя тиранов, но остается тирания, и народ идет на восстание против такой власти, убивающей Польшу. От его имени они заявляли, что выдвигают лозунг «восстания мысли», которая «вооружает руку», так как «там, где мысль уничтожена и раздавлена, там легко разбить и вооруженную силу». «Новые понятия заняли место старых, изношенных, – говорилось в воззвании. – Люд не хочет быть унижающимся нищим, ждать от источенного червем меньшинства своих прав как жалкой подачки, люд все равняет по себе, не стараясь подтянуться, потому что является наивысшей, последней ступенью земной мощи». Отдавая дань христианским воззрениям, члены Громады обращались к либерально-шляхетским идеологам: «Сегодня над народом витает дух Божий, а идея всеобщего равенства, мысль о достижении всеобщего счастья не насытится частичным обещанием ваших милостей, которое вы с трудом и болью выдавили из себя […]. Если вы сами добьетесь вашей родины, сами в нее и возвращайтесь, потому что мы представляем другую отчизну, противоположную вашей. Наша отчизна – то есть польского крестьянства – всегда была отделена от родины шляхты […]. Море крови в целом мире разделяет шляхту и люд. Только будущее – исправление, жертвенное посвящение и любовь – могут преодолеть эту границу. Уже настало время покаяния и раскаяния. Когда же оно закончится, кровь, бурлящая местью и злодеяниями, падет на голову неисправимых жестокосердных грешников, которые, как отдельная нация, как банда преступников, настаивает на своей исключительности. Уже пришло время […] образовать единое целое. Люд является единым целым. И вам, помещики, приходит пора присоединиться к нам». Но установление братства людей Громада считала лишь первым этапом прогресса, следующим шагом должно было стать «уравнение социальных условий», иначе возникла бы тирания тех или других, и цель освобождения Польши не была бы достигнута. «Рабство или безусловное равенство; Николай или полное возвращение прав люду» – такой выбор Громада предлагала шляхте>75.
Таким образом, воззвание Громады от 30 октября 1835 г. провозгласило лозунг отделения Польши шляхетской от Польши народной, обозначило разграничение интересов крестьянских масс и шляхты, выдвинуло утопическое требование всеобщего социального равенства. Программа утопического социализма была развернута в воззвании Громады «Грудзёнж», направленном 10 декабря 1835 г. членам секции ПДО в Вимонтьер. В нем получил дальнейшее развитие вопрос о собственности. Авторы воззвания заявляли, что признают «первой, самой святой, основанной на законе природы, а скорее на законе Божьем, и единственно неприкосновенной собственностью человека его собственные силы, право употребить их на избранный род занятий, а затем и на результат этого труда». Если заработанная собственность признавалась законной или незаконной, в зависимости от законности самого заработка, то наследственная собственность безусловно объявлялась «незаконной и требующей скорейшей ликвидации», в ней усматривались «черты анархичного, противного всякому единству, безнравственного индивидуализма», а ее источник видели в привилегии рождения, которая становилась «правом, более святым, чем само всевластие» народа, делала независимым от него отдельных людей, «создавала у них интересы, обособленные от интересов общества». Наследственная собственность, подчеркивалось в воззвании, предоставляя одним средства для жизни, а других ставя в зависимость от первых, устанавливала «настоящее неравенство, основанное на угнетении и господстве и все возрастающее в следующих поколениях». Члены Громады выступали против как помещичьей, так и крестьянской наследственной собственности, так как в целом были против индивидуального землевладения. Считая право на землю принадлежащим всему народу, они не желали «неограниченно множить число мелких земельных собственников», указывая на «естественные последствия» этого – «упадок индустрии, торговли, искусства и ремесел, а более всего просвещения и общественной силы». «Мы не хотим, – писали они, – распространения индивидуализма, вместо его уничтожения», и создания условий для роста числа собственников, обладающих «исключительной привилегией», что привело бы к «многократному увеличению силы господствующей касты, тирания которой над неимущими […] была бы, таким образом, увековечена»
