Polska - [48]

А тогда увидел, как "прямой наводкой", из-за ближнего к воротам барака, выбежал парень, и резвым ходом пересёк линию ворот!

Но бежал он как-то странно, зигзагами, и тогда подумал, что такая манера бега исполнялась с единственной целью: лишить часового на вышке прицельного выстрела в спину. Даже я понимал, что парень вилял для того, чтобы не составлять прямую линию бега с линией полёта пули из винтовки охранника на вышке. На той, что возвышалась по левую руку, если стоять лицом к воротам лагеря.

Направление побега парень выбрал правильно, в сторону станции, но в остальном затея была глупая и работала против него: бежал по улице, вымощенной крупным серым булыжником из гранита. И почему бежал по центру улицы? Почему бы не прижаться хотя бы к лагерной стене или к домам!? Загадка!

Парень пробежал не более тридцати, или полсотни шагов от ворот лагеря, как с вышки грохнул выстрел! Не прицельный: беглец продолжал выполнять упражнение в беге в сторону станции.

Если бы бег выполнялся вдоль жилых домов, то возможность спрятаться, затеряться у беглеца имелась. Но кто бы из жителей рискнул впустить беглеца? Плохо державшегося на ногах? Это всё же не кинематограф! Второго выстрела с вышки не было.

Продолжение было таким: после единственного выстрела от охранника, с крылечка административного барака резво скатился пан керовник и погнался за беглецом, доставая пистолет из заднего кармана галифе. Резвость начальника лагеря была выше, чем у беглеца, "ход" у которого делался всё хуже и хуже. И тут до меня "дошло":

"Беглец-то — пьяный"! — парень оставался в вертикальном положении, но даже и я понимал, что такая "вертикаль" долго не продлится, и с секунды на секунду кончится "приземлением" и пьяным сном. Но пока беглец оставался на ногах, крепко пьяных, неспособных к бегу "нижних конечностях".

Видел пьяных монастырских пролетариев за год до войны у пивнушки-часовни. Недалёко от часовни, через грунтовую дорогу, с горячей пылью по щиколотку летом, находилось заведение, кое имело название "кооперация". С неё начиналось питейное "веселье" мужской части женского монастыря, продолжалось в пивной часовне и заканчивалось сном у стены "святой обители". Спали пролетарии спокойно, без опасений и с открытыми ртами. Подлые мухи бесстрашно ползали по их пролетарским физиям, и никто из спящих не отмахивался от мушиных приставаний.

Монастырским соплеменникам спешить было некуда, а парню, рванувшему в побег, для достижения поставленной цели приходилось шевелить ногами.

В каком бараке беглец мог так основательно напиться!? В какой "кооперации"!?

Помнил, помнил "ход" крепко поддавших пролетариев, но бег пьяного парня из лагеря видел впервые. Этот мог ещё совершать побеги, и к "третьей степени опьянения" причислять его было никак нельзя.

После выстрела с вышки ожидал падения беглеца. Но, нет, часовой или не хотел убивать, или был "мазилой", или беглец хорошо знал правила стрельбы в спины и не позволял им выполниться. Что-то одно в часовом тогда взяло верх.

Пан керовник быстро догнал беглеца, и сегодня, когда я "вижу" старый "кадр побега", одолевают сомнения: или пан керовник был слишком резв для своего возраста, роста и полноты, или парень был слишком пьян для быстрого бега! В "кадре" преобладало что-то одно, но что — не могу сказать.

"Соревнования в беге на сто метров" выиграл пожилой комендант. Пьяная молодость явно проиграла трезвой зрелости: настигнув беглеца и не теряя секунд, господин комендант на ходу, очень ловко, влепил правой рукой с пистолетом в ухо беглеца! Тот плавно "приземлился"… Слова "приземлился" я тогда ещё не знал.

Если бы я был профессионалом-писателем, а не любителем, то сказал бы так: "парень свалился, как куль". Но не могу так сказать потому, что до того ни разу не видел, как падают кули и что это такое "куль"? Поэтому парень не упал, "как куль", но аккуратно и плавно "прилёг" на бок. И в этом месте у меня нет причин написать знакомое и чужое предложение: "от удара пистолетом в ухо парень упал, как подкошенный…". Увиденное было впервые, сравнивать было не с чем.

Но сердце сжалось: "сейчас господин начальник выстрелит в лежачего парня"! — и на секунды от страха закрыл глаза. Так учила мать:

— Когда видишь что-то страшное — не смотри! — а как увидеть страшное, если на него не смотреть? И будет ли событие "страшным", если им не любоваться!? — керовник не собирался стрелять в парня, медлил… Стоял над поверженным беглецом и смотрел в сторону подбегавших охранников. "Картина" быстро утешила: "убивать парня не будут"!

Подбежали охранники, керовник им что-то сказал, те нагнулись и подняли лежавшего. Что-то говорили и ставили на ноги. Побоев и прочих "истязаний" к беглецу не применяли. Страшное осталось позади: пан керовник спрятал пистолет в карман галифе.

Всё это видел потому, что и сам пересёк линию ворот. Свершилось!

До сего дня не могу понять: почему не побежал за парнем? Почему не бросился в совместный побег? Не составил ему компанию? Пожалуй, всё же я посла "радиосигнал" на побег парню, но сомнение всё же остаётся: "как он мог принять моё страстное желание убежать из лагеря!? Он ведь был пьяный"! А я не побежал потому, что никто тогда мне не "плеснул"? Хотя бы граммов пятьдесят? Особое расположение облачности на небе, плюс пятьдесят граммов самогона мигом бы включили мои ноги на бег по улице польского города Люблина! Нужно было всего лишь показать направление бега после приёма алкоголя и сказать одно слово: