Положеніе русскихъ плѣнныхъ въ Германіи и отношеніе германцевъ къ населенію занятыхъ ими областей Царства Польскаго и Литвы - [49]
Покупать можно было только въ лагерной кантинѣ, гдѣ на товары была обязательная надбавка не менѣе 25 %. Эта надбавка дѣлается даже тогда, когда въ видѣ исключенія разрѣшается что-либо купить прямо въ городѣ. Сперва въ лавкѣ продавали нѣмцы и брали совершенно произвольныя цѣны. Мало того, нѣмецкая администрація заявила, что кантина и столованіе офицеровъ даютъ такіе убытки, что для покрытія ихъ необходимо конфисковать всѣ собственныя деньги офицеровъ. Тогда офицеры добились того, что сами стали продавать въ лавкѣ и вести торговыя книги, причемъ оказалось, что кантина не только не даетъ убытка, но еще около 2.000 марокъ въ мѣсяцъ прибыли, которую нѣмцы хотѣли себѣ присвоить, равно какъ остатки суммъ отъ продовольствія офицеровъ. Всего такихъ суммъ за 4–5 мѣсяцевъ собралось до 20.000 марокъ. Только послѣ жалобы испанскому посланнику и начальнику корпуснаго округа въ Бреславлѣ генералу фонъ-Трескову, намъ удалось добиться разрѣшенія расходовать эти суммы на улучшеніе быта офицеровъ.
Германскіе офицеры сравнительно рѣдко показываются въ лагерѣ, а всѣмъ распоряжаются фельдфебели и другіе нижніе чины, которые часто, особенно въ началѣ войны, позволяли себѣ безобразно-грубое обращеніе. Напримѣръ, одинъ фельдфебель, являясь на повѣрку съ сигарой въ зубахъ, замѣтивъ, что одинъ офицеръ тоже закурилъ, закричалъ, что вырветъ у него изо рта папиросу вмѣстѣ съ усами. Если офицеры случайно, по разсѣянности, близко подходили къ часовымъ, то рисковали получить ударъ штыкомъ или прикладомъ. Въ концѣ 1914 года или въ началѣ 1915 былъ одинъ комендантъ, фамилію я забылъ, который вѣчно пилъ, иногда пьяный пріѣзжалъ верхомъ на повѣрку, врывался на лошади въ толпу офицеровъ и ругательски ругалъ ихъ. Съ трудомъ удалось добиться замѣны его. Вообще личность коменданта играла громадную роль.
Пища сначала была изъ рукъ вонъ плоха и до офицеровъ доходила развѣ только половина изъ продуктовъ, положенныхъ по раскладкѣ, утвержденной нѣмецкимъ военнымъ министерствомъ, и офицерамъ стоило громаднаго труда и настойчивости, чтобы взять столованіе въ свои руки.
«Настоящихъ денегъ въ лагеряхъ на рукахъ имѣть не дозволялось, подъ страхомъ преданія суду и конфискаціи денегъ. Намъ выдавались особенныя лагерныя боны, которыя внѣ лагеря не имѣли никакой цѣны. Сдѣлано это было, якобы, для затрудненія подкупа и побѣговъ, на самомъ же дѣлѣ, чтобы ничего помимо кантины купить нельзя было. Было установлено правило, чтобы больше 20 марокъ въ недѣлю на руки не выдавалось, что было сверхъ этого, записывалось на книжку. Какъ я уже упомянулъ выше, нѣмцы часто безъ объясненія причинъ конфисковали полностью, или частью собственныя деньги офицеровъ, хранившіяся по книжкамъ. Въ лагеряхъ, такъ же, какъ и на форту, нѣмцы устроили цѣлую систему шпіонажа и пропаганды.
Физическія лишенія, а главное постоянный нравственный гнетъ, и тоска по родинѣ вызываютъ попытки офицеровъ къ побѣгамъ. Несмотря на проволочныя загражденія, запоры, часовыхъ и полицейскихъ собакъ, рѣдкая недѣля проходила безъ того, чтобы нѣмцы не обнаруживали новыхъ готовящихся подкоповъ или что бы нѣсколько человѣкъ не пыталось бѣжать, или не убѣгало. Къ сожалѣнію, немногимъ удается дойти до Россіи или союзныхъ и нейтральныхъ странъ, такъ какъ недостаетъ знанія языка и мѣстныхъ нравовъ и обычаевъ. За попытки къ побѣгу отдѣльныхъ лицъ нѣмцы неизбѣжно налагаютъ репрессіи на всѣхъ, въ видѣ увеличенія числа повѣрокъ и удлиненія времени ихъ, невыдачи въ теченіе нѣсколькихъ дней писемъ, сокращенія числа часовъ пребыванія на воздухѣ, сокращенія времени освѣщенія бараковъ. Кромѣ того, совершившіе попытку побѣга почти неизмѣнно предаются суду, при чемъ обвиненія предъявляются или за порчу казеннаго имущества, или за воровство, или за подкупъ часовыхъ, или, наконецъ, за шпіонажъ. Такъ, напримѣръ, раненому на передовыхъ позиціяхъ Ново-Георгіевска и взятому въ плѣнъ пулеметчику поручику Охотцкому, удалось впослѣдствіи вмѣстѣ съ двумя ранеными нижними чинами убѣжать изъ Пултусскаго или Остроленскаго госпиталя и добраться до Брестъ-Литовска, гдѣ разболѣвшіяся раны заставили ихъ искать пріюта, который и нашли у священника села Черняны о. Дормидонта Хомюка, но вскорѣ ихъ выдалъ одинъ мѣстный житель. О. Дормидонта судили за укрывательство и продержали 11 мѣсяцевъ въ тюрьмѣ, а затѣмъ отослали въ одинъ изъ лагерей для военноплѣнныхъ, гдѣ его видѣла сестра Самсонова во время послѣдняго объѣзда, а поручика и двухъ нижнихъ чиновъ обвинили въ шпіонажѣ. Нижнихъ чиновъ расстрѣляли; тому же хотѣли подвергнуть и поручика Охотцкаго, но потомъ, продержавъ нѣсколько мѣсяцевъ въ тюрьмѣ, его отослали въ лагерь Нейссе. Вернувшійся изъ плѣна инвалидъ, командиръ 184 Смоленской пѣшей дружины, подполковникъ В. А. Ивановъ разсказалъ, что въ ноябрѣ или декабрѣ 1915 года офицеры устроили въ лагерѣ Гютерслоо подкопъ съ цѣлью побѣга. Нѣмцы обнаружили подкопъ и застали въ немъ работавшаго тамъ офицера, который вслѣдствіе обвала земли не могъ оттуда выйти. Тогда нѣмцы искололи его штыками и еле живого отвезли въ госпиталь. У вернувшагося изъ плѣна инженера Вайнберга имѣется копія приказа нѣмецкаго генерала, гласящая: «Всякая попытка побѣга, въ числѣ двухъ или болѣе лицъ, должна разсматриваться какъ вооруженный мятежъ и судиться военнополевымъ судомъ». Прапорщикъ Циргвава за двукратный побѣгъ былъ посаженъ въ сумасшедшій домъ и просидѣлъ тамъ 1
